CИРОТЫ ПОГИБШЕЙ ИМПЕРИИ

CИРОТЫ ПОГИБШЕЙ ИМПЕРИИ

Вот уже почти двадцать лет прошли с тех пор, как мы разрушили «тюрьму народов». И свободная страна не знает, зачем живёт. Каждый в ней стал сам по себе: сам выбирался из перестроечной ямы, сам отходил от «шоковой терапии». Сам «косил» от армии, и в Чечне воевал тоже вроде бы ради собственного удовольствия. Общество распалось на десятки маленьких групп, у каждой из которых свои интересы, своя культура, своя Родина. Национальной идеей, по сути, стало собственное выживание или обогащение. Принципы демократии не позволяют навязать всему населению страны одну идею, наделить существование огромного разношёрстного социума единым смыслом, который превратил бы народ в единый организм. И многие, добившиеся успеха в этом демократическом бардаке, уже и не желают снова становиться чьей-то частью.

А тем временем страна вымирает. Поодиночке, незаметно. За первое полугодие прошлого года население России сократилось на 20 000 человек. Похоже, все уже привыкли к мысли, что к 2050 году население России составит от 83 до 115 млн человек.
Если говорить о русском населении, то ситуация близка к катастрофе. Мы вымираем. И уж для нас вопроса о национальной идее не стоит - выжить бы! Сохранить русский язык, культуру, сберечь генофонд. Сейчас русский народ остается государствообразующим. И если не станет русских - не будет и России.
Вот отгремел Год семьи. Со всех каналов отрапортовали о повышении рождаемости, фотографии счастливых мам во всех газетах. И правительство довольно потирает руки: «Ура! Заработало!». Теперь Родина спасена! Будет кому выкачивать из недр последнюю нефть, рубить последний лес.
Да только тоскливо становится на душе, глядя на маленькое чудо - ребенка. Вспоминается Э.М. Ремарк: «Бедный червячок. Хотелось бы мне знать: что это будет за война, на которую он поспеет?»
Вот теперь, когда рождаемость медленно, но поползла вверх, время закатывать рукава. Потому что родить детей может каждый. Но их еще нужно вырастить, дать образование, воспитание. Чтобы они не пополнили собой армию беспризорников.
Сейчас в стране по очень разным подсчетам от 1 до 4 млн бездомных детей. Это ведь население большого города! Но эти граждане России уже выпали из социального контекста, они - отбросы, условные потери, призраки. Их уже списали со счетов. Никто не ведет точной статистики, никто не занимается всерьез решением этой проблемы. Мы привыкли к бездомным детям, как к плохой экологии или терроризму. Они для нас - очередной символ времени.
Да, милиция ловит. Да, направляют в приюты. А потом они снова идут на улицы. Слоняются днями и ночами, часто вообще не имея угла. Думая лишь о том, у кого бы еще украсть денег на сигареты, еду, пиво. Где бы заснуть. И так день за днем. Без будней и праздников. Жизнь - как вода.
Он стоит передо мной. Худой, высокий, выглядит младше своих шестнадцати лет. Голубоглазый, коротко подстриженный, белобрысый. Его трясет от холода. Ночью шел дождь, и Сергей до сих пор насквозь мокрый. Первым делом просит сигарету.
Закурили, медленно идем тесными дворами, заваленными мусором, мимо подвалов и обмотанных стекловатой труб, чтобы не попасться на глаза милицейскому патрулю.
- А я уже привык! От ментов, как кошка от собаки, за пять минут - на дерево! - смотрит в небо большими глазами и улыбается. - А вот на этот гараж мы с Антохой залазили, смотрели как девчонки в общаге голые ходят! - снова широко улыбается. - Баб много. Что хочешь можно с ними делать! И платить не надо, глотка пива им хватает. И лет им по 14-15.
Ходим кругами по дворам, останавливаясь время от времени, чтобы покурить. Он вообще-то бросает. Да и я тоже.
Сергей не живет дома уже около года. Хотя мать жива, только пьет много. А еще появился отчим и младший братик. Матери он иногда звонит, ходит в гости.
- Пацанов некоторых не поймешь! Приезжают в город, уезжают! Как можно жить в другом городе? Тут хоть мама есть. Пусть и не с ней живешь, но все равно - знаешь ведь, что она рядом, - недолго молчит, уставившись отрешенным взглядом на собственные разорванные кроссовки. - За то, что дома не живу, ругает. Да. Ругает.
Через двор проезжает огромный джип с еле заметными следами ремонта. Быстро ныряем в подъезд.
- Во! Этот мужик вообще сволочь, мы у него денег попросили, а он не дал. Мы ему стекла разбили, двери исцарапали, шины прокололи! - восторженно улыбается! - Да потому, что «крысит»! У него бабки есть, а не дал! Он наворовал и ему все равно мало! Мочить их надо! И так уже весь город продали!
Идем дальше. Форсированно пересекаем бульвар и подходим к небольшому двух-
этажному зданию.
- Во-о-от! - лицо словно у кота перед кринкой сметаны. - А это музыкальная школа. Я здесь музыку слушаю. Становлюсь под окнами и слушаю. Вот пацаны играют здорово! Вообще! Вот у них талант!
Идти ему некуда. В Невинномысске, в моем родном городе, мы идем как по вражеским тылам. Обходим стороной места, где можно встретить милицию или шпану из другой ватаги. В глазах моего сталкера вспыхивает то испуг, то задумчивость, то блаженство. Позанимались на турниках в парке возле пруда, на поле он размял ноги, показал растяжку.
- Мой любимый герой - Брюс Ли.
Мы говорим о «Свадьбе в Малиновке», скинхэдах, армии, бродячих собаках и шашлыке из них, делимся опытом приготовления. Поем. Старушка на нас недобро покосилась и пошла быстрее. Я - инвалид, он - бродяга. Оба знаем, каково это, когда тебя боятся. Иногда обидно. Но сейчас мы идем в столовую, и нам на все плевать.
Ел он быстро, но аккуратно. Конфузился перед продавщицей, когда я начинал изъясняться просторечиями. Аккуратно собрал всю посуду и отнес. Я подумал, что, наверное, о таком сыне мечтает каждая мать. Но он жить с матерью уже не сможет. Отвык подчиняться, выполнять придуманные кем-то правила. Пусть сейчас он просто шатается по городу, но зато идет куда хочет, и делает что хочет.
- В Бога верю, конечно! В церковь хожу редко. Туда в воскресенье приходишь, и с тебя все грехи снимают.
А потом он просто растворился. Исчез как призрак. А грехи ему спишутся все. Он будет воровать, бить стекла машин. А потом пойдет слушать музыку под окнами школы.
Я его хорошо понимаю, по крайней мере, не пытаюсь сопротивляться его ценностям, ведь я в гостях. Я в другом мире. Здесь не действуют привычные нам категории. Любовь, верность, совесть и даже ад - все филькина грамота. Совестью сыт не будешь, верностью не согреешься. Любовь - это те девки за полглотка. И мама где-то далеко, как мысленный образ. Воспоминание.... Почти фантазия.... А грязь в ботинке - настоящая.
Беспризорники - это еще одна Россия, с миллионным населением, которую мы потеряли. Если вы не пережили ни одной зимы на улице, не попадали в распределители, не готовились умереть в драке,... если думаете, что людям можно верить, - никогда не поймете эту Россию. Никогда не станете в ней своими. Потому что вы уйдете домой, пить кофе, а они останутся никому не нужными. Напиваясь вечерами и замерзая по утрам.
С улицы мы их уже не вернем. Оттуда, как и с войны, не возвращается никто. Потому что законы улицы - это природа. А законы общества - это страх перед ней. И не нам учить этих солдат уличных войн правилам «мирной» жизни. Потому что мы сами - по уши в грехах. Мы привыкли бояться и молчать, мы привыкли проходить мимо и закрывать ставни. Мы обманываем самих себя, делая вид, что жалеем их, хотя сами обходим стороной, вместо того чтобы покормить или предложить заработок. Мы делаем вид. А они - честно воруют.
Я бы мог еще сказать, что ради будущего сегодняшних малышей мы должны снова стать единым народом, заботиться друг о друге, помнить, что все в ответе за всех, и любой бродячий ребенок - это следствие нашего отношения к ближним. Мы должны снова поверить друг другу. Но сам уже боюсь верить. И порой от этого болит душа.
Россия - больше не страна. Это коммунальная квартира, где каждый живет сам по себе. Каждый сам зарабатывает на кусок хлеба и футбольные клубы. Каждый сам уходит на войну и сам пытается с нее вернуться. Здесь уже никто ничему не удивляется и никто никому не верит.
Мы все - бродячие сироты погибшей империи.

Александр ЛОГИНОВ, студент 2 курса ФФЖ.