«Ну-с, будем лечить?»

«Ну-с, будем лечить?»

ЗАПИСКИ ИЗ ПАЛАТЫ №...
«Безусловно, главной проблемой российского здравоохранения является кадровый дефицит.
В первичном звене и экстренных медицинских службах он достиг опасной черты. Острая нехватка квалифицированных специалистов, перегрузка медперсонала значительно снижают уровень медицинской помощи».
Из «Информации к заседанию Совета при губернаторе Ставропольского края по реализации приоритетных национальных проектов на территории края (16.08.06 г. 11-00)»

«До» и «после»
Преподавателю престижного ставропольского вуза, здоровому и сильному 64-летнему человеку, даже в страшном сне не могло привидеться то, что случилось с ним в одно теплое августовское утро. Даже за пять минут до рокового рубежа он еще ни о чем не подозревал. Как обычно, пришел за продуктами в супермаркет. Как обычно, начал складывать покупки в корзину. И вдруг, беря одну из стеклянных банок, почувствовал, что левая рука не способна ее удержать. Звук разлетающихся осколков, резкая слабость, головокружение - и вот уже над ним склонились чужие лица. Кто-то кричал: «Вызовите «скорую»! Кто-то растирал ему виски, кто-то расстегивал ворот рубашки...
Через час на больничной койке в реанимации 4-й городской больницы лежал уже совсем другой человек - беспомощный, неподвижный, зависимый от всех, жизнь которого с этого момента разделилась на две половины: «до» и «после».
Впрочем, «после» могло не наступить совсем. Вероятность этого в первые после инсульта дни была очень высока. Но могучий организм и усилия врачей сделали свое дело: больной остался жить. Из реанимации его перевели в обычную (правда, одноместную - благо, средства позволяли) палату отделения неврологии и нейрохирургии. Эта маленькая комната на пятом этаже с видом на золотокупольный Пантелеймоновский храм на долгое время стала для несчастного больного эпицентром бытия.
Почему для несчастного? - спросит читатель. Человек выжил, был вовремя доставлен в больницу, помещен в отдельную палату - лечись, как говорится, на здоровье, поднимайся на ноги, возвращайся к активной деятельности...
И все же я не оговорилась.
Волею судьбы - как раз тогда, когда процитированный выше национальный проект «Здоровье» широко обсуждался во властных кругах - ровно двадцать дней мне пришлось находиться у постели тяжелобольного, наблюдать «процесс», что называется, изнутри. И срок этот оказался вполне достаточным, чтобы «ухватить» самую суть происходящего. Именно поэтому я рискну утверждать, что никакое другое прилагательное, кроме как «несчастный», не приложимо к человеку, захваченному, словно зубцами гигантского механизма, нашей больничной системой.
О мобильниках и творожной запеканке
Каждому понятно, что больница - не дом. В гости сюда не зовут, а уж если попал по необходимости - терпи.
Взрослый человек, как правило, действительно терпит. Пережидает. Переживает кусок жизни. И если раньше больничная изоляция была достаточно серьезной, что усугубляло одиночество больного, то сегодня она условна. В отделение можно пройти свободно, без спецодежды и с любой поклажей в руках. Можно навестить близкого человека в какое угодно время суток и вообще остаться ночевать. Можно принести в палату телевизор, музыкальный центр, аквариум или комнатный цветок. Можно поставить вентилятор и постелить коврики. Можно есть и пить что угодно, без предупреждения уехать домой, переехать в другой город или даже слетать на Луну. Никому, как говорится, до тебя особого дела нет.
Правда, и здесь, как во всякой свободе, есть свои издержки.
Например, касательно мобильных телефонов.
Для больного человека, не способного к передвижению, этот предмет является, образно говоря, единственной ниточкой, связывающей его с большим миром. Но доверчиво класть его на тумбочку у своего изголовья, оказывается, очень даже небезопасно: в отделении, как сказала мне медсестра Марина, постоянно крадут мобильники.
Увы, именно это произошло с телефоном моего больного.
Однажды ранним безоблачным утром к нему в палату вошел человек. Лучезарно улыбаясь, пришелец задал самый что ни на есть актуальный для прикованного к постели человека вопрос:
- Дешевый самогон не нужен?
Получив отрицательный ответ, незнакомец, легко и непринужденно поговорив о погоде и «коснувшись слегка» других тем, покинул палату, прихватив с собой огромный пакет с грязным бельем и мобильный телефон...
Все это произошло в присутствии нескольких медсестер, пост которых находится «дверь в дверь» с палатой моего подопечного, и одной санитарки, которой, кстати, было уплачено именно за то, чтобы постоянно находиться возле больного, ни на минуту не оставляя его в одиночестве.
На вопросы родственников о том, как же такое могло произойти, все вышеуказанные лица пожимали плечами и говорили, что распространитель дешевого самогона назвался внуком пациента и очень смело и даже нагло проследовал в палату, так, что остановить его никто не решился. Родственники моего больного резонно заметили, что вор мог назваться Наполеоном Бонапартом или Папой Римским, но это не значит, что ему нужно было воздавать царские почести или целовать руку. Но понимания это не вызвало. Наоборот, родственникам, а также мне, как их представителю, было недвусмысленно дано понять, что мы сами виноваты в произошедшем не надо, мол, бросать телефоны, где попало, а еще лучше вообще обходиться без них. А пожилая буфетчица из столовой, которая раньше вежливо предлагала мне отведать больничный обед, в этот день ответила резким отказом на мою просьбу о дополнительной творожной запеканке (ее на больничной кухне делают действительно вкусно):
- Вам не полагается, - отчеканила она. - У меня еще медсестры не кормленные...
И отъехала от палаты, вызывающе гремя тележкой по длинному коридору.
Так я поняла, что с представителями младшего медицинского и обслуживающего персонала лучше не ссориться - это может ощутимо сказаться на качестве лечения. Ведь путь от врача к больному лежит именно через них.
В чьих руках ключ от «курилки»?
Надо сказать, что находить вену и сразу (а не после нескольких попыток) попадать в нее иглой медсестра Марина умеет просто мастерски. За одно это ей, по мнению больных, можно простить многое. Равно как и другим медсестрам.
А прощать есть что. И менторский тон; и частые «перекуры» в сестринской; и неподанные вовремя лежачим больным таблетки, высыпанные горстью на тумбочку (пусть, мол, родственники догадываются, что и когда нужно принимать); и брошенные мимоходом фразы типа: «Что я, Геракл, что ли, такую тушу таскать?» (речь шла о транспортировке больного на носилках в рентгенкабинет) и многое другое. В обращении с людьми, лежащими в отделении, полностью отсутствует какое бы то ни было понятие о возрастной или, тем более, профессиональной иерархии. Здесь это почитается просто лишним. Это там, «на воле», ты доцент или профессор; это там ты воевал в Чечне или Афгане, а здесь ты никто. Можно на тебя прикрикнуть; можно у заядлых курильщиков отобрать ключ от «курилки» и по какой-то неведомой причине, порой просто ради самоутверждения, целый день носить его в кармане своего халата; можно забыть вовремя поменять на лежачем больном памперс или умышленно не давать ему ночью воды - чтоб часто не мочился; можно... Да много чего можно позволить себе здесь, в обители человеческого горя и беспомощности, концентрация которых порой просто запредельна. И чтобы как-то «разбавить» этот концентрат и вернуться к прежней жизни, больной согласен на любое отношение к себе. Ему не до иерархии. Ему бы просто выздороветь. Именно поэтому на грубый окрик медсестры: «Это там, дома, будете капризничать, а здесь быстро делайте, что говорю!» - многие реагируют без всяких обид.
Но это уже второй этап человеческого смирения перед ситуацией. Первый, как правило, совпадает с началом самой болезни, которая у попадающих в отделение неврологии и нейрохирургии чаще всего начинается внезапно. Именно этой внезапностью и страшен инсульт. Еще вчера ты воевал, читал лекции студентам, маршировал на плацу, отжимался в спортивном зале, перепрыгивал через забор на собственной даче, выгуливал собаку, окучивал помидоры, переплывал реку, помогал сыну написать диссертацию, играл с внуком в футбол, ухаживал за женщиной, танцевал на вечеринке одним словом, жил. А теперь уход требуется за тобой. И не просто уход, а как за грудным ребенком: умывание, кормление с ложечки, массаж, памперсы, пеленки, питье из бутылочки... С учетом того, что удар поражает чаще всего сильных, крепких, отважных мужчин, ситуация для них становится едва переносимой. Развивается депрессия, возникают суицидальные мысли.
И вот тут-то, по моим наблюдениям, свою роковую роль играет и нынешнее положение вещей в системе медицинского обслуживания. Человек, всю жизнь отдавший военной службе или работе на благо государства, вдруг понимает, что на своем статусе, на своей зарплате или пенсии, на своем положении в обществе, на своем медицинском полисе, в конце концов, он далеко не уедет! Получить настоящее, полноценное лечение ЛИШЬ НА ЭТОМ основании он не сможет! Нужны дополнительные - и немалые! - личные средства. А есть они далеко не у всех.
«Халявщики»
Именно так на местном жаргоне называются неплатежеспособные больные. Те, кого доставила «скорая» (бесплатное лечение положено в первые три дня), или те, чье пребывание в больнице имеет статус «планового».
Впрочем, «халявщиком» может стать любой, у кого, по меткому выражению русского драматурга, «в одном кармане смеркается, а в другом - заря занимается». Таким людям, как считал брат купчихи Ничкиной, еще и в девятнадцатом веке жить на свете не стоило, не то что в нашем.
Мой подопечный, к счастью, в число «халявщиков» явно не входил.
Буквально с первого дня ему (а, вернее, его родственникам) пришлось срочно раскошеливаться НА (трепещите, малоимущие и пенсионеры!!!): оплату отдельной палаты, покупку пеленок, памперсов, дорогостоящих (при лечении инсульта аспирин и валидол, как вы догадываетесь, не помогают) лекарств, продуктов питания ( подаваемые в местной столовой вареный минтай, пустые щи и «плов из перловки» тоже, как вы догадываетесь, не лучшая пища для «инсультника»), шампуней и спирта для обтирания от пролежней, крема для массажа, присыпок, питьевой воды и еще каких-то мелочей. Более серьезными были траты на услуги (которые должны быть бесплатными - или я ошибаюсь?) врачей, медсестер и санитарок. В общей сложности это составило много тысяч рублей только за первую неделю.
С собой пришлось принести постельное белье (его стирка оплачивалась отдельно), тапочки, бритвенный прибор (услуги по бритью оплачивались отдельно) и посуду.
Такая «крутизна» была оценена местными аборигенами по достоинству.
- Ваш-то поднимется, - говорили они мне при встречах в коридоре, - видать, дядька денежный. Таким здесь завсегда рады. Тут же как? Шаг ступил - плати. Глоток воздуха сделал - плати. За все плати: и за укол, и за процедуру, и за обследование... А на того, у кого денег нет, даже не смотрят...
Правда, в этом месте даже я, оценивающая все критическим журналистским взглядом, хочу возразить: все-таки смотрят. На моих глазах в отделение был доставлен в полумертвом состоянии бомж, назвавшийся Андрюшей. У него не было ни документов, ни родственников, ни денег, ни еды. У него не было даже одежды, которую кое-как общими усилиями справили в отделении. И этого человека лечили, кормили, поили, даже снабжали мелкими деньгами достаточно длительное время. Когда он «оперился» и «расправился», то стал уже без разрешения брать чужие продукты в холодильнике, настойчиво выпрашивать деньги у посетителей, требовать себе добавки и всяких других поблажек. Как утверждали те, кто с ним лежал - вычухался Андрюша! Пошел себе жить и бомжевать дальше.
Так что, как говорили в советские времена, все у нас плохо, но, ВМЕСТЕ С ТЕМ....
А как ваше здоровье, доктор?
Вместе с тем этим же «больничным механизмом» захвачены не только больные, но и те, кто их лечит. Поинтересуйтесь, какая зарплата у знакомых вам врача или медсестры? За врачей не скажу - точно не знаю, не пришлось поговорить, а у медсестер спрашивала: их среднемесячный заработок составляет от 2,5 до 3 тысяч - нет, не долларов и не евро - а рублей. Можно ли жить на такие деньги? И не просто жить, а еще и работать. А работа у них - свидетельствую! - адская. Я бы лично не пошла. Если же еще учесть, что многие учатся, не имеют своего жилья, не определились в личной жизни, то картина, прямо скажем, получается неприглядная.
Откуда Марине - или Наде, или Тоне, или Светлане - взять силы на сочувствие к больным, если им самим никто не сочувствует? Если государство не интересуется, где они живут, во что одеты и как питаются, смогут ли они быть по-настоящему полезными такому государству?
Помнится, профессор Преображенский не хотел отдать даже одной комнаты из восьми - она нужна была ему под библиотеку. Имеет ли смысл даже сравнивать его амбиции с жизненно необходимыми потребностями нынешних медиков?
Так что, «поварившись» в больничном котле, выношу свой (журналистский, конечно, а не медицинский) диагноз: наше здравоохранение хронически больно.
Есть ли предпосылки к выздоровлению?
Об этом - в следующем материале.

Наталья ЧЕХА, член Союза журналистов России.