Конфуций и саморезы

Конфуций и саморезы

Алик проснулся внезапно. Настойчивая дробь осеннего дождя, словно азбука Морзе, заставляла вернуться в реальный мир. Стало ясно – отпуск, продолжавшийся две недели, закончился.

Эти четырнадцать дней были тем благословенным временем, когда можно было не сталкиваться с опостылевшей действительностью внешнего мира. К отпуску, который бывшая жена именовала запоем, Алик готовился основательно. Несколько банок кабачковой икры, рыбные и мясные консервы, ящик портвейна, две дюжины бутылок водки и батарея пивных бутылок позволяли чувствовать себя уверенным в завтрашнем дне. Четыре блока «Стюардессы» ждали своего часа.
В такие дни он занавешивал зеркало полотенцем и сначала пил за упокой родителей, а потом за здоровье своей дочери. Но зеркало так и оставалось закрытым все это время, что позволяло не бриться и не разглядывать мешки под глазами. Запас продуктов давал возможность оставаться наедине со своими мыслями. Впрок нельзя было запастись только свежим хлебом.
От дома до магазина было не больше двухсот метров. Иногда по утрам он ходил разгружать машину с надписью «Хлеб». Алик любил чувствовать свежий хлебный аромат и ловить на себе добрые взгляды водителя и продавца магазина, которые всегда с благодарностью протягивали ему теплую буханку.
Простой белый кирпичик, стоивший когда-то 20 копеек, он ценил особенно, потому что с него начиналось утро в их некогда дружной семье, когда они с братом с благоговением смотрели, как отец своими сильными руками нарезал неровными кусками хлеб к завтраку, а мать тихо и с улыбкой сожалела, что к своим сорока годам уже можно было бы научиться резать ровно.
Дома отец всегда называл его Альберт, и только на улице все звали его Аликом. Это было давно. Отец ушел рано, так и не дождавшись возвращения сына из армии. Мать пережила его всего на три года. Младший брат удачно женился и занял должность «заместителя тестя» в одной строительной компании. На отцовский дом брат не претендовал. Дай бог ему здоровья.
Тогда, в конце восьмидесятых, потеряв мать, он впервые почувствовал себя одиноко и, наверное, поэтому быстро и сдуру женился на Клавке - новой продавщице хлебного ларька, которая всегда внимательно слушала его занимательные армейские истории и, чтобы подчеркнуть свою заинтересованность, время от времени прерывала его рассказ нейтральным: «Да ты чо?»
Из множества прилипал, стремившихся предложить Клавке лишь обоюдоприятные развлечения в сомнительных летних кухнях, дачах и на парковых лавочках, Алик был единственным, кто ухаживал как настоящий кавалер и не пытался сразу затащить ее в постель. Ей нравилось его открытое лицо и правильные черты лица.
Свадьбу сыграли быстро. Клава перебралась из ПТУ-шной общаги в большой дом на Мамайке. Паспорт теперь у нее был совсем другой, с городской пропиской и непонятной немецкой фамилией Клейст. Алик начал раздражать ее почти сразу и во всем. Во-первых, он совсем не пил и никогда не курил по утрам, делал зарядку и бегал кросс. Привыкшая к беспорядку еще дома, а затем и в общежитии профтехучилища, она не могла видеть, как он каждый вечер тщательно вешал брюки, сохраняя стрелки, утром до блеска начищал туфли и шел на свою стройку. А самое возмутительное заключалось в том, что он всегда знал, что и где лежит. Они как-будто поменялись местами: он делал то, что обычно русские мужики не делают, и ей волей-неволей приходилось следовать правилам врожденной немецкой педантичности.
Но больше всего ее бесил этот хриплый Высоцкий, чьи пластинки он ставил на старенький проигрыватель «Аккорд» и слушал часами. А еще читал книги каких-то мудреных китайских философов, потом закрывался в комнате и почти до утра что-то писал. Она не вытерпела и прочитала эти дневники - полный бред и сплошное нытье.
Через год она родила ему дочь. Он сам построил рядом с домом времянку, которую называл гордым словом «кабинет», и все чаще там засиживался до утра.
Однажды, жарким августовским вечером, вернувшись после окончания очередной месячной командировки с какой-то стройки, он сразу не смог попасть домой. Клавка и навестивший ее одноклассник слишком долго не открывали дверь, а потом смущенно объясняли эту задержку то ли погнутым ключом, то ли сломанным замком. Все было ясно без слов. Молча Алик ушел в свой «кабинет», забрав только книги, проигрыватель с любимыми пластинками и таксу по кличке Геббельс.
На следующее утро изумленная Клавка увидела из окна не раскидистые ветви шпанской вишни, а двухметровую кирпичную стену. Она разделила двор надвое. Эта была его Берлинская стена, как та, что он видел в Германии, на своей исторической Родине, когда служил срочную.
Официального развода не было. Он отдавал бывшей семье почти все, что зарабатывал, оставляя себе лишь малую часть.
С тех пор, как он осознал измену жены, его жизнь и миро-ощущение перевернулись. Вино и сигареты стали постоянными спутниками. Ему нравилось так жить: читать Конфуция, прихлебывая любимый сладковатый венгерский портвейн, а потом на ужин, поджарив яичницу с салом, выпить стопку водки и через открытое окно слушать шум падающей осенней листвы. В такие минуты он полностью растворялся в собственном существовании и находил это великолепным.
Личное отношение к жизни он сформулировал в десяти главных правилах, которым, по возможности старался следовать. Главным из них считал первое: «Не завидуй успеху ближнего, ведь ни-кто не знает, чего это ему стоило».
Бывшая жена возненавидела Алика за его независимость и категорический отказ простить ее. Как минимум раз в месяц Клавка писала на него заявление в милицию и вызывала местного красномордого и часто слегка пьяного участкового - капитана милиции Кольку Колеухо, который под видом проверки паспортного режима осчастливливал местных невостребованных женщин. Ввиду их большого количества дарить подарки как настоящий любовник он не мог, а помочь посадить негодяя, на которого они укажут, был всегда готов.
С тех пор и начались постоянные неприятности у Алика с милицией, чего не скажешь о его бывшей жене. Алика забирали каждый раз, когда он пытался начать запой. Такие отлучки из дома он прозвал «командировками». В беседах с представителями внутренних органов он, как правило, отмалчивался и отвечал лишь на те вопросы, на которые ему нравилось отвечать.
- Ваше фамилия, имя, отчество?
......
- Национальность?
......
- Где проживаете?
......
- Судимость имеете?
......
- Ну, немчура, смотри, мы тебя заставим говорить, ворона ты белая, - приблизившись почти вплотную к лицу, гримасничая, произнес мент. Алик почувствовал противный кислый запах грязного рта.
- Белую ворону найти легче, чем верную жену, - Алик встрепенулся и с интересом взглянул в глаза сержанту, - вот вы, гражданин начальник, человек женатый?
- Ну, допустим, - отвечал сержант, - женат. А что?
- А жене доверяете своей?
- Конечно.
- А вы, гражданин лейтенант?
- Ну да, уже пять лет как женат.
- И тоже жене доверяете?
- А как же, я ее насквозь вижу, - гадливо хмыкнул толстый, угловатый, похожий на большую армейскую табуретку, лейтенант.
- А вы, гражданин старший сержант, женаты? - не унимался Алик.
- Уже два года.
- И жене доверяете?
- Угу, - недовольно буркнул очередной блюститель порядка и стал нервно чесать обросшую щетиной шею.
- А вы гражданин участковый?
- Да, а то ты не знаешь.
- А скажите, пожалуйста, уважаемые граждане милицейские начальники, приходилась ли вам когда-нибудь спать с замужними женщинами? - весело спросил Алик.
- Конечно, и не раз, - смеясь ему в лицо, ответил за всех участковый Колеухо. А хочешь, я тебе расскажу, что я делаю с ними? Особенно с теми, кого Клавками зовут? - перейдя на фальцет, истерично хохотал участковый.
- Так вот, - пропустив мимо ушей оскорбительные слова, продолжал рассуждать Алик. - Если из четырех сидящих здесь женатых мужиков каждый неоднократно спал с разными замужними женщинами, то неужели вы думаете, что кто-то не спал хотя бы с одной из четырех ваших жен? А вы мне говорите, ворона белая, все вороны черные.
Семя сомнения проросло у всех без исключения. Каждый из присутствующих как-то грустно задумался, а потом все заторопились куда-то якобы по делам, а на самом деле домой.
За такие намеки Алика оставили на ночь в комнате наедине с милицейской овчаркой. Познакомившись с собакой, он умудрился снять с нее дорогой ошейник. Впоследствии этот трофей он, смеха ради, одевал на маленькую и тонкую шею верного Геббельса.
К утру его отпустили. Сразу выйдя из серого здания, он опустошил свой мочевой пузырь прямо на обитую синим дерматином дверь опорного пункта и с чувством выполненного долга отправился домой. Надо сказать, что после этих философских бесед интерес у правоохранительных органов к нему надолго пропал.
Сегодняшнее утро стало началом нового этапа в его жизни. Теперь пришло время «собирать камни». После холодного душа в голове появилась ясность мысли. Он удобно устроился за старым отцовским письменным столом. Достал из ящика пузырек чернил «Радуга», наполнил чернильницу из темного стекла (такие стояли раньше во всех почтовых отделениях страны), обмакнул стальное перо и крупными печатными буквами вывел на слегка пожелтевшем от времени листе слово «жертва», поставил тире и вопросительный знак. А теперь ее надо было выбрать. «Благородный муж постигает справедливость. Малый человек постигает выгоду» - мысленно процитировал великого Конфуция Алик.
На первый раз долго думать не пришлось. Из окна рядом стоящего дома донесся матерный крик соседа, собиравшегося на рынок торговать саморезами, дюбелями, сверлами и другой украденной продукцией родного завода «Красный Металлист».
Альберта давно раздражал наглый и бессовестный хам, живший с ним бок о бок уже лет десять, время от времени пристававший к его пусть даже бывшей жене и называвший за глаза его детей фашистскими ублюдками. Особенно мерзко становилось на душе тогда, когда он - народный заседатель Ставропольского краевого суда - Виктор Андреевич Чесноков - с гордостью рассказывал, кому и сколько лет он «влепил строгача» или особого режима.
План созрел сам собой. Для этого пришлось набрать в сарае пару сумок оставшихся со стройки саморезов. Затем он отправился к ближайшей пивной, подобрал двух помощников, с легкостью согласившихся поучаствовать в интересном деле за «пару пузырей».
На рынке, именуемом в народе Верхним, один из них подошел к народному заседателю и со словами «наконец-то нашел саморезы» зачерпнул горсть изделий в руку и спросил цену.
- Отдам по пятьдесят копеек за штуку, - с готовностью ответил сосед.
- Сколько их у тебя?- небрежно уточнил покупатель.
- Штук пятьдесят насобираем, саморезы хорошие, дефицит, берите, пока есть, - угодливо скороговоркой пропел Чесноков.
- Мало, очень мало. Давай так, мне надо три тысячи штук. Объект, понимаешь, горит, а они и правда дефицит. Я тут еще кое-что купить должен и где-то через час вернусь. Если найдешь три тысячи - возьму по три рубля за штуку. Давай, земеля, ищи, у меня мало времени. - С этими слова ассистент перешел на другую сторону улицы и скрылся из виду.
Как ошпаренный, Виктор Андреевич бросился по торговым рядам и почти сразу натолкнулся на бомжеватого вида продавца, распахнувшего две битком набитые сумки саморезов.
- Почем саморезы, браток? - ласково спросил он.
- Два рубля штука, сестричка, - съязвил продавец.
- Им красная цена пятьдесят копеек, - не унимался Чесноков.
- Ты спросил, я ответил, - не уступал второй ассистент.
- А сколько их у тебя? - все выспрашивал народный заседатель.
- Где-то тыщи три, - растоптав окурок кирзовым сапогом, хриплым голосом пробасил бородатый мужик.
- Ладно, возьму все. - Виктор Андреевич посчитал, что он все равно даже при такой цене останется в хорошем «наваре». Отдав шесть тысяч рублей, довольный, он забрал две сумки саморезов и, вспомнив любимую пословицу «Своя ноша не тянет», расположился у прилавка в ожидании оптового покупателя.
Он не пришел. Долго не хотелось верить в то, что его обманули. Время тянулось медленно. Последняя надежда на упавшие с неба деньги испарилась вместе с настоятельной просьбой охранника освободить прилавок: «Рынок закрывается. Иди домой, дядя».
Понурив голову, с трудом передвигая ватные ноги, горе-продавец почти волочил по земле две сумки купленного втридорога товара, и, казалось, само его сердце чувствовало легкость осиротевшего от купюр бумажника.
Зло было наказано. Альберт Клейст остался доволен и уже точно знал, кто будет следующим...

Иван ПОБЕДИНЦЕВ.