МАМИНЫ ПИСЬМА, ИЛИ АДРЕСАТУ «МАКУЛАТУРА» НЕ НУЖНА!

МАМИНЫ ПИСЬМА, ИЛИ АДРЕСАТУ «МАКУЛАТУРА» НЕ НУЖНА!
Лилия ЯЦЫК

Старики часто живут в иллюзорном, одном им понятном мире, что связано с цинизмом окружающих, одиночеством и отчаянием.
Оноре де Бальзак

Я шла по Северо-Западу к одной знакомой славной старушке. Дело было перед 8 марта, и я направлялась ее поздравить. Тем более жила она одиноко - ни родственников, ни друзей у нее в Ставрополе не было. Единственная дочь работала где-то в Красноярске...
С Анной Ивановной мы познакомились случайно - я помогла ей втащить в подъезд сетку картошки. А потом мы уже сидели за чашкой ароматного чая и разговаривали...
Иногда я задумываюсь - почему одни пожилые люди мудры и тактичны, а другие - злы и недоброжелательны, причем ко всем, включая собственных детей? Я, например, знаю особу, которая с неистощимым упорством рассказывает гадости про свою дочь и внучку. Которые, кстати, обеспечивают этой бабушке неплохое житье (ее пенсия где-то 5000 рублей). А приползая с работы, готовят что-нибудь вкусненькое для своей ненаглядной мамы-бабушки, пока та в это время на скамейке перед подъездом, угощая своих слушательниц дорогими конфетами (купленными явно не на ее скромную пенсию), рассказывает о своих «гулящих» и неблагодарных детях, которые чуть ли не морят ее голодом.
Анна Ивановна была другой - она самозабвенно любила свою дочь Лизу, а дочь, похоже, тоже очень любила ее. Иногда, придя в гости, я видела горы писем, разложенных на диване. Это означало, что очередное письмо от дочери запаздывало, и Анна Ивановна перечитывала старые. Иногда она читала мне и свои только что написанные письма.
Я уже знала почерк ее Лизы - ровный, с закругленными буквами, такой, какой обычно бывает у примерных девочек-отличниц. Впрочем, мне казалось, что и саму Лизу я тоже знаю - за отсутствием другого слушателя, старушка по несколько раз читала мне ее письма, а потом все рассказывала и рассказывала о своей ненаглядной доченьке. Со временем я была в курсе всех дел, происходивших и происходящих с Лизой. Саму Лизу я тоже видела - Анна Ивановна часто доставала три плюшевых альбома и показывала фотографии дочери. Вот малышка на море с надувным дельфинчиком, вот - первый раз в школе, рядом с глобусом, вот - в Москве на Красной площади, вот на пикнике с одноклассниками в лесу, вот - уже в институте...
Я как-то попросила показать фотографии самой Анны Ивановны, судя по всему, в молодости она была красавица. Она вынесла тонюсенькую пачечку: штук 10, не больше, пожелтевших от времени снимков. И все... Впрочем, неудивительно, ведь повсюду царил культ дочери - ее фотографии были не только в плюшевых альбомах, Лиза смотрела со всех стен большими красивыми глазами. Радовало то, что такая безмерная материнская любовь взаимна. Лиза тоже не забывала мать и слала ей посылки и письма чуть ли не каждую неделю. Я мысленно сравнивала себя с ней и понимала, что до такой вершины, как еженедельное написание писем маме, мне не подняться никогда, и от этого уважала дочь Анны Ивановны еще больше.
...Так вот, накануне праздника днем я направлялась в знакомый дом, чтобы посидеть за чашкой чая, послушать новое (или старое) письмо Лизы, да и просто поговорить с Анной Ивановной о жизни - собеседником, несмотря на свой возраст, она была отменным. Я подошла к знакомой девятиэтажке и у подъезда, со стороны мусоропровода, куда люди часто складывают на выброс всякий хлам, увидела знакомые письма. Они стояли аккуратными стопочками, прислонившись к старому телевизору. Эти цветные бантики, которыми они были перевязаны, и округлый почерк я бы не спутала ни с чем. Я бросилась в подъезд. Дверь открыла блондинка, в которой я сразу узнала Лизу.
- А Анна Ивановна дома? - спросила я у нее, собираясь пройти в знакомый дом. Но Лиза преградила дорогу:
- Ее нет.
- А когда будет? - попыталась уточнить я.
- Никогда. Она умерла.
- Когда, от чего?
- А вы что, ее знали? - не отвечая на мои вопросы, будничным тоном поинтересовалась она.
- Знала, впрочем, мне кажется, что мы и с вами чуть-чуть знакомы, - все еще не до конца осознавая страшное известие, сказала я.
- Не понимаю. Со мной? То есть как? - Лиза строго посмотрела на меня своими красивыми глазами.
- Понимаете, ваша мама так много рассказывала о вас, так часто читала ваши письма и показывала фотографии, что мне казалось, я немного знакома с вами. Да и вы обо мне наверняка знаете, Анна Ивановна читала мне письма, которые собиралась отправить вам, где упоминала обо мне. Помните?
- Нет, не помню и помнить не могу! - жестко ответила она.
- Почему? - бестактно спросила я.
- О чем вы говорите, какие письма? Раз вы были так близки с ней, то должны были знать - муж запретил мне любую переписку с ней. А ей написал, чтобы она оставила меня в покое и не тревожила своими пустяковыми посланиями. Делать ей было нечего! Вы случайно не видели, у подъезда гора писем стоит? Так это ее «корреспонденция». Нашла все-таки кого-то своей перепиской изводить!
- Это ваши письма, - растерянно пояснила я, с горечью заметив, что об Анне Ивановне Лиза ни разу не сказала «мама», только «она», «ей»...
- Вы ошибаетесь. Я не вела с ней переписку с институтских времен.
- Это ваши письма! - мне казалось, что я закричала на всю комнату, а на самом деле еле слышно попросила. - Спуститесь вниз, заберите их, почитайте!
- Знаете, я не любитель макулатуры, - отрезала женщина, - хотите, вам могу отдать кучу писем?
Я кивнула. Через минуту Лиза вынесла стопку писем, написанных, судя по почерку, Анной Ивановной.
- Возьмете? - поинтересовалась «доченька».
- Возьму, - ответила я и направилась к выходу.
- Ей бы романы сочинять, а не письма никчемные писать, - заметила мне вслед «мудрая» Лиза и захлопнула дверь.
Я вышла из подъезда. Стопка писем по-прежнему стояла, сиротливо прижавшись к сломанному телевизору. Только хвостики цветных ленточек вздымались ветром, словно хотели улететь куда-то вдаль, может быть, вслед за своей хозяйкой...
Я попробовала взять с собой и эту стопку - тяжело. Ничего, подумала я. Отнесу эти письма подруге, живущей неподалеку, а потом приду за этими.
Когда я вернулась, писем не было, впрочем, как и их «товарища по несчастью» - доисторического телевизора.
Наверно, Лиза все-таки спустилась и забрала письма и сейчас сидит на диване, разложив их, как когда-то Анна Ивановна, и, обливаясь слезами, читает «свои» письма, подумалось мне отчего-то.
Еще раз, как бы прощаясь, я взглянула на балкон Анны Ивановны и увидела там Лизу, деловито вешающую белье...
Я шла по мокрым листьям, а на душе было пусто и тоскливо. Вспоминала, как приходила в этот гостеприимный дом, как угощала старушка меня конфетами и вареньем, которые «присылала» ей доченька, как читала мне «ее» письма.
- Ей бы романы писать, - вспомнилась фраза, сказанная Лизой на прощанье. А ведь Анна Ивановна и так написала роман - роман об огромной материнской любви. Ей хотелось быть нужной своей единственной дочери, хотелось любви, внимания, но этого не было. И тогда она, не мешая никому, попыталась стать счастливой в своем выдуманном мире, где есть любящая, внимательная дочь, от заботы которой радуется сердце и хочется жить. И не ее вина, что главная героиня этого романа была «героиней» только на бумаге.
Не знаю, может быть, пройдет время, и Лиза горько пожалеет, что ничего нельзя вернуть и исправить. Ведь тогда, даже если ей очень-очень захочется написать такую простую и такую родную фразу: «Здравствуй, милая моя мама!», ответом ей будет только гулкое эхо.