ОТ ПЕКИНА ДО ШАНХАЯ

(Продолжение. Начало - «ТРИ ДНЯ В ПЕКИНЕ» в №№19-23 за 2021г.)

Уф! Слава богу, нервотрепка последнего часа перед отправлением из Пекина позади, и на поезд попадаем вовремя. Идем занимать свои места. И неожиданно выясняется, что мне придется ехать в одиночестве, в соседнем десятом вагоне. Веселенькое дельце! То ли Чин Чуань сразу не проверила билеты, то ли положилась на авось, но получилось так, как получилось - мне надо двигать в следующий вагон. Чем скорее, тем лучше, посадка уже заканчивалась. Нахожу свое купе. Там двое китайцев - парень и девушка. Приветствую их: «Нихао!». «Нихао!», - дружно откликнулась молодежная пара. Не успели мы еще что-либо сказать друг другу, как в дверном проеме показалась голова пожилого, с залысинами, китайского гражданина. Он что-то отрывисто буркнул парню, и тот опрометью подскочил помочь втащить в купе тяжелую квадратную байдовину, напоминающую тумбочку. После чего пожилой достал платок, вытер со лба пот и тогда, подняв глаза и более внимательно рассмотрев соседей, удивленно воскликнул: «О, лаовай!». Относилось восклицание, конечно, ко мне. Лаовай… Словечко заковыристое, с неприятным душком. При всем, казалось бы, дружелюбии несет в себе насмешку над иностранцем. Начальный иероглиф «лао» значит «почтенный, старый», а во втором как раз и скрыта подковырка. «Вай» означает «внешний, профанный». Некоторые из наших, пожившие в Китае, переводят это слово еще резче - «белый недотёпа». Так подчеркивается превосходство китайцев над приезжими. Знамо дело, чужаки тоже люди, но куда им до жителей Поднебесной! Даже вон в газетах нет-нет, да и подсыпят перчика - иностранцы, мол, недалеко ушли от обезьян.

Как прикажете реагировать на подобные штучки-дрючки? Оставить без последствий? Нет уж… Услышав о себе «лаовай», делаю недовольное лицо, и говорю китайцу с залысинами: «Во бу ши лаовай, во ши вайгожэнь! Та цзай нар ни дэ вэньмин?», что значило: «Я не лаовай, я вайгожэнь! Где ваша культура, цивилизованность?». Выслушав с удивлением мою горячую тираду, пожилой вильнул глазками кофейного цвета вправо-влево, его брови взметнулись вверх - и промолчал.

О чем-то щебетавшая молодежная пара тоже замолкла, почувствовав назревавший скандал. Вскоре разрядил обстановку сам виновник дорожной неурядицы. Увидев на моей майке небольшую эмблемку «мерседеса», он, указывая на нее, радостно, по-ребячьи рассмеялся и воскликнул: «Хэнь хао!» - «Очень хорошо!».

Попутчик явно старался загладить возникшую неловкость, найти путь к взаимопониманию. Дорогущие машины - страсть китайцев и, по всей вероятности, пожилой решил, что и незнакомец поклонник западного автопрома. Нашел как бы родственную душу.

 - Ни ши на-ли жэнь? Ин-го? Мэй-го? - Откуда Вы приехали? Из Англии? Из Америки?, - спросил он. - Во ши Элосы жэнь ,- отвечаю. - Я из России. И добавил для верности: «Сулянь» - «Советский Союз» (увы, даже пожилым китайцам ныне приходится объяснять, что Элосы - это бывший Сулянь, СССР. Скажешь по-русски «Россия» или по-английски «Раша», тебя и вовсе не поймут).

- Вы говорите по-китайски? - продолжал допытываться попутчик. - Немного. Визави кивнул головой, умолк, должно быть, переваривая сказанное. Я тоже не стал продолжать разговор - мой словарный запас, почерпнутый накануне поездки из разговорника, был не столь велик. Да к тому же и моему произношению было далековато до благозвучия китайского общепринятого языка путунхуа. Но! Китайцы крайне чувствительны к интонациям, они их просто схватывают на лету. Причины моего недовольства, хоть и выраженные на ломаном мандаринском, все в купе прекрасно поняли. Вайгожэнь - вот правильное и необидное название представителя чужедальнего государства. А лаовай есть лаовай, не каждому оно по вкусу. И самим китайцам это отлично известно. Известно-то, известно, но неприязнь к белым инородцам заложена, можно сказать, на генетическом уровне. И идет она издалека, с тех пор, когда Китай попал в зависимость от западных государств. Уже тогда иноземцев награждали оскорбительными прозвищами: фань-гуй, вай-и, янгуй, иными словами, варвары, заморские черти.

Подданные императора были убеждены, что западные миссионеры и сестры милосердия вырывают глаза и сердца у детей, взятых ими на воспитание, для приготовления лекарств. По другому толкованию, европейцы употребляли китайские глаза для получения серебра. Предрассудки, предубеждения против иностранцев бытуют и ныне. Кроме «лаовая» от китайцев можно услышать и кое-что другое, покрепче да позабористее. После триумфа сборной Китая на Олимпиаде 2008 года на волне эйфории пошло гулять новое понятие для обозначения иностранцев - «вайбянь». Буквальный его перевод - «внешняя сторона». Придраться, казалось бы, не к чему. Однако, с учетом того, что в китайском языке есть такие выражения, как «да бянь» и «сяо бянь»- «сходить в туалет по - большому и маленькому», возникает оскорбительный каламбур «засранец-иностранец». Народное творчество, так сказать. Даже основоположник современной китайской литературы Лу Синь высказывался по этому поводу: «Китайцы никогда не воспринимали иноземцев как людей. Мы либо почитали их, как богов, либо презирали, как зверей...»

Между тем, несколько удовлетворив свое любопытство, китаец с залысинами стал обустраивать внутрикупейную жизнь. Он бесспорный лаобань, хоть и временный. О чем я? О том, что в Китае, в любом, даже стихийно возникшем коллективе, вроде нашего, купейного, сразу начинается выяснение: кто тут старший, лаобань? Без этого китайцу жизнь не в жизнь.

 В нашем летучем коллективе расклад получался проще простого: молодежь не конкуренты, иностранец, пусть и не лаовай, а вайгожэнь, тем более. Начальником купе, таким образом, безо всякого напряга стал пожилой. У нас с ним места на верхних полках. Однако лаобань в нескольких энергичных фразах распорядился, чтобы парень и девушка проявили уважение к старшим и поменялись с нами местами. Что и было беспрекословно сделано. Неизвестно, что еще познавательного из китайской дорожной жизни мне довелось бы услышать и увидеть в дальнейшем, но как раз в этот момент раздался стук в дверь, и сияющая Чин Чуань сообщила: «Идемте в наш вагон, я договорилась поменяться местами». Вместе с ней пришел и парень с рюкзаком, согласившийся на обмен.

 Так я снова попал к своим. Они только что собрались перекусить. Ввиду завершения моего лаовайского приключения, ставлю на столик чекушку маотая - популярной рисовой водки, приобретенной накануне в столичном супермаркете. Самое время продегустировать ее на сон грядущий с семейным трио москвичей, моими новыми соседями. Китайцы уверяют: маотай - «король водок» полезен для любого организма, в отличие от других крепких напитков укрепляет пищеварительную систему, помогает бороться с язвой желудка. Получается то, что надо для хорошего сна. Вспоминаем китайское застольное: «Камбэй!» - «Пей до дна!». Да, крепка рисовая водочка, но слишком уж ароматизирована. И как не хватает солененького огурчика под нее!

Продегустировали маотай, помечтали о соленом огурчике, обсудили бурные события дня… и пора на боковую под убаюкивающий перестук вагонных колес.

* * *

Ранним утром наш скорый прибыл в многомиллионный Чжэнчжоу. Город уже на ногах, на улицах уйма велосипедистов. Чжэнчжоу, или Чжэн, как его называют жители Поднебесной, столица провинции Хэнань. В древности его называли Шанской столицей. То, что Чжэнчжоу пребывал в столичном статусе, со временем прочно забылось, и только археологические раскопки напомнили о его славном прошлом. С приходом к власти коммунистов Чжэн заново отстроили, он стал идеальной провинциальной столицей, зеленым мегаполисом с прямыми широкими улицами и проспектами. О нем можно прочитать в интернете, что этот город - лучшее место для жизни в центральной части Поднебесной.

 Из Чжэнчжоу направляемся в легендарный Шаолинь, расположенный в горном массиве Хаошань. В давние времена в нем нашли себе убежище буддийские монахи. Они начали строить на горе Суншань для своей защиты монастырь-крепость. Хэшаны обнесли его массивной каменной стеной, на вершине горы посадили молодые сосенки. Деревья со временем разрослись и дали название обители: «Шаолинь - молодой лес». Одна из фресок монастыря отражает тот момент, когда тринадцать здешних монахов спасли Ли Шиминя, второго императора династии Тан. Трудно представить, как в реальности горстка храбрецов, хоть и владеющих боевыми искусствами, во главе с Таньцзуном смогла разогнать целую армию, но не будем посягать на легенду Шаолиня.

Известно, что император впоследствии щедро отблагодарит спасителей. Таньцзуну было присвоено звание «Главного генерала», а Шаолинь был пожалован большими земельными угодьями и удостоен титула «Первый монастырь в Поднебесной по боевому мастерству». Шаолиньским инокам также предписывалось и впредь совершенствоваться в боевых искусствах. И занимались они, судя по всему, очень усердно. На каменном полу Зала Тысячи Будд видны глубокие вмятины - следы тренировок бойцов разных поколений. Монахи изучали гражданские науки, буддизм, медицину и боевые искусства.

Большинство из них сосредотачивалось на чем-то одном, следствием чего стало разделение на «вэньсэнов» и «усэнов». То есть на монахов-гуманитариев и монахов-бойцов. Здесь не было единой программы обучения и монахи, обучавшиеся в Шаолине в одно и то же время, но у разных мастеров, могли получить и разные знания, и овладеть непохожими манерами боя.

 Кроме легенды о монахах, спасших императора, у монастыря Шаолинь есть еще одно широко известное предание. Об этом напоминают иероглифы у главных ворот: «Здесь был основатель школы чань».

Молельный зал монастыря украшает статуя Бодхихармы, который якобы пришел в здешние места проповедовать буддизм и стал первым патриархом школы чань. Это заимствованное из санскрита слово означает созерцание, медитацию.

 Школа чань, по-японски дзэн, на многие века определила «философию жизни» народов Дальнего Востока, своеобразие их этических и эстетических воззрений. Предание гласит, что новое учение не нашло понимания у правителя государства Северная Вэй, которого Бодхихарма (Бодо, а по-китайски Дамо) хотел наставить на истинный путь. Тогда Дамо, согласно одной из легенд, прибыл для проповедей в Шаолинь, но тоже не был понят монахами. Наступила пора его отшельничества, длившаяся целых девять лет. В пещере на близлежащей горе он медитировал, повернувшись лицом к стене, причем, заснул лишь однажды. Проснувшись, в гневе отрезал и бросил на землю предательски слипшиеся ресницы. Из них вырос чайный куст и с тех пор люди, борясь со сном, употребляют крепкий чай.

 В перерывах между медитациями проповедник нового учения создал комплекс физических упражнений, имитирующий движения различных животных. Впоследствии комплекс стал основой того, что сегодня называется шаолиньским кунфу.

Первым последователем чань-буддизма стал монах Хуэйкэ, с которым связана легенда о «красном снеге». Говорят, в молодости он был последователем даосизма. И потому, когда он решил стать учеником Бодхихармы, патриарх чань-буддизма ему категорически отказал. Много часов коленопреклоненный Хуэйкэ ждал учителя у входа в павильон, где тот молился. Выпавший снег запорошил его, но монах так и оставался в смиренной позе. Впечатленный, но не до конца смягчившийся Бодхихарма сказал: «Ты будешь моим учеником, только если снег станет красным». Хуэйкэ решительно отрубил себе левую руку, и окрасил снег кровью. После этого он стал главным учеником Бодхихармы (в Китае буддизм олицетворяет правая рука, даосизм левая).

Такова еще одна из основополагающих легенд Шаолиня. Верить ей или не верить - это уж как хотите. Во всяком случае, достоверных источников о жизни Бодхихармы не сохранилось, уместнее его назвать фольклорным персонажем. Тем не менее, монахи Шаолиня до сих пор воздают должное легендарному событию-в отличие от других буддийских монастырей по всему миру, здесь принято приветствовать друг друга не двумя молитвенно сложенными руками, а лишь одной правой.

Первые настоятели монастыря разработали устав обители. Он многие века неукоснительно соблюдался и в других буддийских монастырях. Хэшаны вставали в пять утра, в любое время года и в любую погоду, два часа медитировали на свежем воздухе. Несколько наставников ходили между рядами и ударами бамбуковых палок будили тех, кто начал дремать. Вслед за медитацией шли разминка и выполнение комплекса гимнастических упражнений. После легкого завтрака несколько часов отводилось на теоретические занятия - чтение сутр и религиозные диспуты. Рукопашный бой, по мысли устроителей занятий, был продолжением религиозной практики как своего рода активная медитация, ведущая к прозрению. Вечерние часы отводились медитации, философским беседам и диспутам.

Давний распорядок - вставать под звон утреннего колокола в пять утра остался в Шаолине до сих пор. Неизменными остаются и продолжительные медитации, пробежки к «пещере Дамо», тренировки с палками, мечами, ножами, купание в холодном горном ручье, чтение сутр, «совершенствование сердца и пестование естества».

 Если от монастырских зданий пройти немного на запад, взору предстанет место, называемое «лесом пагод» - древнее кладбище Шаолиня. Лишь самые выдающиеся мастера боевых искусств, известные проповедники буддизма, удостоены чести быть захороненными в этом «лесу». Пагоды самых причудливых форм - в виде цилиндров, всевозможных многоугольников, кругов, ваз и даже парабол. Все они украшены искусно выполненными каллиграфией и резьбой.

Василий Кизилов.

Продолжение следует...