МАВР СДЕЛАЛ СВОЕ ДЕЛО, МАВРА МОЖНО УЙТИ

Меньше всего хотел бы выступать в защиту А. Сафонова, бывшего начальника Управления ГИБДД по Ставропольскому краю, ныне подсудимого и обвиняемого в создании организованного преступного сообщества и взятках на крупную сумму. Да и рыться в сути уголовного дела до вынесения судебного вердикта. Данный материал не о нем, а о законном праве журналистов присутствовать на судебных процессах, и неуважении к закону тех, кто этому препятствует.
Лишние уши ни к чему?
Просто удивительная новость пришла из Черкесска. Судья запретил журналистам присутствовать на очередном заседании в ходе слушания уголовного дела Сафонова. Оно рассматривается почему-то в соседней республике.
С ходатайством убрать прессу из зала выступил государственный обвинитель. Мотивация – наличие в деле сведений, относящихся к частной жизни участвующих в деле лиц, а также то, что в заседании будут исследоваться материалы, содержащие сведения об имуществе подсудимого и его родственников. А значит, и станут затрагиваться права граждан, оглашаться результаты оперативно-розыскных мероприятий. Вспомнил прокурор и о законе о персональных данных, запрещающем их разглашать без согласия обладателей. Поэтому, мол, лишние уши в зале суда ни к чему.
Удивительное здесь то, что именно государство в лице хотя и не прокуратуры, а Следственного комитета (хрен редьки не слаще, и то и другое репрессивный аппарат) еще на стадии следствия обнародовало эти самые «сведения об имуществе подсудимого и других лиц». И персональные данные, подробности частной жизни. Вплоть до фамилии гражданской жены обвиняемого и фотографии, простите, унитаза. Банально слило информацию в прессу, а та и рада стараться, тиражировала с большим, если не сказать мазохистским, удовольствием на потребу публике, которая, честно признаемся, в глубине души не очень-то жалует гаишников. Так что попало по адресу. Фотографию роскошного дома, где Сафонов вроде как жил, ухоженный, прямо скажем дизайнерский, двор, такие же роскошные автомобили в нем, смахивающее на дворцовый интерьер внутреннее убранство дома. И даже – якобы золотой унитаз (хотя на самом деле он фарфоровый, но с позолотой)! Мол, живет не по средствам – значит, уже виноват!
И про недвижимость родственников Сафонова тоже не позабыло. Обнародовало, кстати, в нарушение, причем грубое, закона о следствии, поскольку все это – доказательства вины, а они являются следственной тайной. Во всяком случае – тайной до оглашения обвинительного заключения в суде. О неприкосновенности частной жизни и неразглашении персональных данных никто тогда и не помышлял. Или, когда нужно заручиться поддержкой общества, то все законы побоку?
Выходит, что когда обвинению было надо, оно демонстрировало золотой унитаз. Не надо – прячет его, да и другие доказательства, от досужих журналистов. Как то это несерьезно. По меньшей мере, дает прежде всего нам, журналистам, повод сомневаться в законности следствия и объективности государственного обвинения. Сомнения укрепляет тот факт, что кассационная инстанция отменила решение суда об изъятии в доход государства имущества Сафонова и его семьи. Вынесенного еще до приговора о признании его преступником. Поставили телегу впереди лошади, поторопились с выводом, что имущество нажито преступным путем.
Средство поддержания доверия к суду
Но речь наша сегодня даже не об этом. А о том, были ли у суда законные основания выдворить прессу из процесса. Она там на первом заседании присутствовала, ведь само следствие разогрело нешуточный общественный интерес к этому уголовному делу! Собиралась прийти и на второе.
Общеизвестно, что открытое судебное заседание, на котором сидит публика и особенно пресса, дисциплинирует участников процесса. По своему опыту присутствия на таких заседаниях знаю, что судья и выглаженную мантию обязательно наденет, и права сторон подробно, не скороговоркой, разъяснит, и стороны внимательно выслушает. Во всяком случае, не оборвет на полуслове и не нагрубит. Да и сами стороны не пускаются во все тяжкие, когда в зале журналисты. Хочется надеяться, что и к написанию постановления судья относится также более добросовестно и более тщательно, чем если бы журналиста в процессе не было.
В общем, мы, пишущая братия, облагораживаем судебное заседание, повышаем его качество, как бы самонадеянно с моей стороны это ни звучало. Но дело вообще-то не в нас. Просто через нас о подробностях процесса узнает общество. Оно незримый контролер, и его судья опасается.
А раз открытость, то отсюда и гласность. Чем больше информации о судебном процессе из нейтрального источника, каким является пресса, тем меньше слухов и пересудов, и в итоге – больше доверия ко всей системе правосудия.
Не в последнюю очередь именно поэтому правосудие в современном обществе, и Россия не исключение, открытое. Что зафиксировано в российском праве, и прежде всего – в Конституции Российской Федерации как несомненное достижение. И, что называется, разжевано вышестоящим судейским сообществом для нижестоящего до мелочей. Обобщивший судебную практику Пленум Верховного суда РФ в своем Постановлении от 2012 года черным по белому написал: «Открытость и гласность судопроизводства, своевременное, квалифицированное, объективное информирование общества о деятельности судов способствуют повышению уровня правовой осведомленности о судоустройстве и судопроизводстве, являются гарантией справедливого судебного разбирательства, а также обеспечивают общественный контроль за функционированием судебной власти. Открытое судебное разбирательство является одним из средств поддержания доверия общества к суду».
Вот так. Мы в процессе – средство поддержания доверия к судам. Ни больше и не меньше. Прямо аж уважение к системе возникает и понимание великой значимости тандема суды – журналистика для судьбы страны.
На поводу у следствия
Разумеется, в этой самой открытости есть исключения. Процессы, где судят за разглашение государственной тайны – закрытые. Где речь об усыновлении, о врачебной тайне – тоже, и понятно почему. Также – по террористическим статьям, и тем, где как подсудимые, так и потерпевшие дети до 16 лет. Закрываются и процессы, где судят за серийные убийства, за изнасилования. Чтобы, значит, народ особо не пугать.
Сафонова не судят по какой-то из этих статей Уголовного кодекса. Его обвиняют в создании организованного преступного сообщества, которое получило взяток на сумму свыше тридцати миллионов рублей. Тоже серьезное преступление, но не из того перечня, что мы привели выше.
Тогда почему судья в Черкесске закрывает процесс? Неужели он не знает о судебной практике и вышестоящих директивах? Ведь в уже процитированном Постановлении Пленума Верховного суда прямо сказано: «Наличие в деле сведений, относящихся к частной жизни участвующих в деле лиц, не является безусловным основанием для принятия судом решения о проведении разбирательства дела в закрытом судебном заседании. Судам при решении вопроса о проведении разбирательства дела в закрытом судебном заседании по мотиву обеспечения права лица на неприкосновенность частной жизни надлежит принимать во внимание характер и содержание сведений о частной жизни лица, а также возможные последствия разглашения таких сведений».
В нашем случае сведения о частной жизни подсудимого и его родственников уже разглашены, если не сказать разболтаны, следствием. Почему же суд не принял это во внимание и именно на этом основании закрыл процесс?
Не потому ли, что идет на поводу у следствия. Которое сначала использовало СМИ как того самого мавра, который сделал свое дело, и теперь его можно «уйти». Как и тогда пошла у следователей на поводу судебная власть, когда передала дело на рассмотрение в Карачаево-Черкессию. Якобы под предлогом того, чтобы обеспечить независимость судебного следствия.
Но тем самым ставропольское общество, интерес которого к делу Сафонова был разогрет именно самим следствием, оказалось как бы отсеченным от безусловно занимательной, да и поучительной для других, прежде всего гаишников, истории этого уголовного дела. Ведь трудно даже представить, чтобы рядовая публика специально поехала из Ставрополя в Черкесск на процесс. Теперь от него отсекли и журналистов. Тех, кто профессионально, в законном порядке мог бы информировать о процессе это самое общество.
Это просто как новая технология у наших силовиков. Когда обвинителям надо было, они прессу с ее гласностью использовали. Не надо – включили, причем с помощью суда, перед нею красный свет. Остается только догадываться, почему.
Неужто с доказательствами вины подсудимого у обвинения не очень?
Но это уже о сути уголовного дела Сафонова, а я обещал ее не касаться.