На дне

На дне

Заметил в последнее время, листая литературные журналы, почти совсем пропал интерес к прозе и поэзии. Зато стало интересно читать дневники, переписку знаменитых людей, мемуары. Именно поэтому глаз зацепился за мемуары довольно известного ставропольского прозаика Владимира Малярова «Горечь лукового поля» (журнал «Южная звезда», № 4 за 2006 г.).
Автор сумел найти тон повествования, когда, вроде бы нехотя, вовлекаешься в круг событий, о которых не спеша и довольно подробно рассказывает Владимир Маляров.

92-й год, время всеобщей неразберихи, безработицы, головокружительного роста цен на все и вся. Попав в цейтнот, автор решил заработать на выращивании лука. Два гектара луковых посадок нужно было освобождать от сорняков. Особенно от таких злостных, как осот и амброзия. Луковый марафон длился с мая по октябрь. План был - собрать и сдать 30 тонн лука.
Владимир Маляров сумел достоверно передать атмосферу труда, изматывающего тело и душу. Едва он доходил до конца делянки, нужно было снова начинать прополку. Согнувшись и на карачках прочесывать два гектара. А еще надо охранять этот лук от воров, от цыган, которые тащили с полей все, что попадет под руку.
Вспомнилось. Долгое время у меня соседями были цыгане. Вечером цыганка-мать с подругами собирается идти воровать капусту в соседнем совхозе. Цыган-отец ушел играть в карты. Хунька, старший из многочисленного семейства, ревет в полный голос, у него на шее сидит малолетний Лашо. Хочется Хуньке идти воровать капусту, а мать не берет, оставляет дома за старшего. Слезы ручьем бегут по лицу Хуньки, он их вытирает маленькими ножками Лашо, который дико озирается: не поймет причину рева старшего брата.
Но горе было недолгим. Проходил мимо мужик и по пьяной щедрости дал Хуньке пять рублей. Глаза у того засияли. И жизнь стала хороша, и жить хорошо!
Занимались соседи и бизнесом, наладили производство леденцов: красивые петушки на палочках. Ах, эти петушки из моего послевоенного детства! Какие они были сладкие! А тут Лашо ползал по крыльцу, еще не умел ходить, в его лохматой голове краснели петушки. Собака Жучка важно и неторопливо ходила по двору, в ее шерсти тоже заблудились петушки.
Мы выращивали цыплят. Как-то недосчитались несколько штук. Заглянул к соседям, а они жарят этих цыплят на костре. Хунька, в глазах святая простота, удивлен:
- А мы думали, они дикие!
Ну как тут было обойтись без нецензурных слов...
У них был черно-белый телевизор, работал почти полные сутки. Стабилизатор стоял отдельно на окне, во время работы жужжал. Маленькая Зита была очень любопытной: почему же он жужжит? Взяла и пописала на него. И агрегат перестал жужжать. Цыган чесал в затылке: где найти другой стабилизатор?
Да-а-а, но, кажется, я отвлекся.
Довольно разношерстная публика собралась на луковом марафоне: Беззубый, Седой, Чабан, Колесо, Моряк, Профессор, Писатель (сам В. Маляров), Летучий Голландец, Пышка, Кроткая, Козел. У каждого свои причины, заставившие заняться луком. Одни, траченные жизнью, побывавшие в тех местах, где шаг влево, шаг вправо считался побегом, были приучены к тяжелому физическому труду. У них упорный труд чередовался с безбашенным пьянством. Самогон и табак были и допингом, и утехой в жизни. Другие, такие как Профессор, не имевшие представления о выращивании лука, выдыхались и сходили с дистанции, ничего не получив.
Седой, Беззубый - с ними автору пришлось участвовать в ночной краже огурцов с плантации, доставке их в город и продаже на рынке. Мелкие штрихи, детали, их язык - эти два типа, мягко говоря, две малосимпатичные личности постепенно проявляются, как фотографии в растворе.
«Руки у Летучего Голландца грязные, с нестриженными ногтями, но кисти узкие и пальцы длинные. Можно было предположить, что луковое поле - это его дно. Видно, живал и по-иному».
Другой тип - Чабан. Перед луком он побывал два года в неволе, работал у чеченца чабаном. Пьяного привезли в горы, трудился за бесплатно. Чудом сбежал, помогли альпинисты. К тяжелому труду не привыкать.
Под пером автора все они не статичные фигуры, а одни в большей мере, другие в меньшей живые люди со всем багажом хорошего и плохого. Владимир Маляров никого из них не осуждает, не морализаторствует, не чувствуется ни одной нотки его превосходства перед ними. Да и сам автор растерялся в этой житейской кутерьме, не видит никаких ориентиров.
Может быть, в этом кроется одна из причин, из-за которой его мемуары читаются с интересом. Закралась такая крамольная мысль: а, пожалуй, дно, описанное им, похуже горьковского!

Виктор ХОДЕЕВ, г. Минеральные Воды.