Вячик и Кронштадский мятеж

Вячик и Кронштадский мятеж

Приключения начались с самого начала. Мы вышли не на той остановке. Междугородный автобус Ставрополь - Будённовск - Нефтекумск выбросил четверых новоявленных студентов истфака посреди поля, рядом с каким - то указателем. Чихнув пару раз, «ЛиАЗ» скрылся за поворотом, оставив после себя черный дым - явный признак «больного» мотора. Подойдя ближе, мы прочли: «седьмая бригада». А нам нужна была - пятая. «Кратчайшее расстояние между двумя точками - прямая» - знакомая ещё со школы аксиома. Вот поэтому мы и решили идти напрямую по грунтовой дороге до места назначения - студенческого лагеря сельскохозяйственных работ Ставропольского пединститута. А мы - это двое парней и пара девчонок, дополнительно зачисленных в ряды будущих строителей коммунизма на ниве народного образования. Бескрайние поля виноградников поражали воображение. Но уходящая красота минувшего лета, как-то меркла из-за оттягивающей спину поклажи наших спутниц. Девушки были из очень обеспеченных семей советских партработников. Это позволило им набить сумки и чемоданы до плотности чугуна.

Примерно через пару часов пришлось усомниться в открытой еще древними греками геометрической истине о кратчайшем расстоянии. Оказалось, что мы устало брели совсем в другую сторону и удалились километров на семь от заветного комсомольского «трудового рая». Слава богу, нас согласился подвезти седой бородатый дед, неспеша понукавший пегой лошадкой, тянувшей старую повозку, наверняка видавшую на своем веку и лихие кавалерийские атаки времен гражданской войны, и колхозный плуг времен принудительной коллективизации. Деда звали Петр Кузьмич, и он, в самом деле, участвовал в гражданской войне. Он сказал мне по-секрету, что за храбрость и боевую удаль был даже награждён шашкой, которую хранил в потайном месте, потому что на клинке была выгравирована надпись: «Лихому рубаке, выть батьки Махно».
- А он, Нестор Иванович, за красных тоже воевал. Да только предали они его. Справедливый мужик был и умный. Теперь таких не сыскать, - охотно откровенничал с нами живой участник гражданской войны.
К закату, на скрипучем тарантасе мы, наконец, добрались до бараков, гордо звавшимися студенческим трудовым лагерем. Вместо того, что бы дать нам возможность отдохнуть и привести себя в порядок, нас сразу погнали на обязательное в ту пору молодёжное общественное мероприятие - комсомольское собрание.
На скамейках, под тремя тенистыми липами сидело человек пятьдесят дармовой студенческой рабсилы, а на деревянной сцене за столом, председательствовал заместитель декана факультета по воспитательной работе, рядом с ним - совсем юная учительница английского и один, рано полысевший от неуёмной энергии, очкарик с непропорционально развитой головой - комсомольский активист Миша Передряга. Несмотря на молодость, он был уже не только коммунистом, но и членом партбюро факультета. Этого выскочку и крикуна побаивались даже преподаватели. От сладостного ощущения всеобщего внимания его, как обычно, слегка колотило и, чтобы скрыть волнение, он то и дело листал «Комсомольскую правду» с фотографией улыбающейся на первой странице ткачихи-ударницы из города Иваново. Но чья-то озорная рука, с большим художественным талантом, подрисовала ей увеличенные формы бюста. От этого молодая ударница социалистического труда смахивала на незабываемой красоты блондинку с обложки американского журнала «Playboy», который он, пару лет назад, смотрел дома у одноклассника, приехавшего с родителями из загранкомандировки.
В самом центре импровизированного зала, в первом ряду, перед сценой, стоял и нагло улыбался юной преподавательнице иностранного языка, сверкая золотой фиксой, виновник «торжества комсомольской критики» и «будущая жертва активиста-головастика» - одессит Вячеслав Зиновьев или просто - Вячик.
Позднее мы узнали, что он находился в некотором привилегированном, в отличие от нас, положении и мог себя вести как ему заблагорассудится. Его отец возглавлял корпункт газеты «Сельская жизнь» в США - большая, по тем временам, должность. В Ставрополь его отправили под присмотр бабушки, которая, конечно, уследить за внуком не могла. Но вузовское руководство не желало портить отношения с Зиновьевым-старшим и, поэтому многое Вячику прощалось. Только особенно ретивые строители светлого будущего этого не понимали - гнали с места в карьер.
- Попрошу внимания, товарищи,- начал Передряга.- Мы здесь собрались, что бы осудить подрывную работу, да-да, я не оговорился, именно подрывную работу студента Зиновьева по разложению трудовой дисциплины. Позавчера, Зиновьев дважды, в разное время, забравшись на отдельно стоящее дерево, ложным криком «Везут обед - бросай работу!» дезорганизовал труд пяти ударных звеньев, поскольку на самом деле, кухню везли на соседнюю шестую бригаду. В результате, расстроенные студенты побросали ведра, и почти час никто не собирал виноград, в то время как Зиновьев улегся спать под этим же деревом на изготовленную им лежанку. Но когда обед, в самом деле, привезли, он снова прокричал вышеупомянутую фразу, но ему уже никто не поверил и все остались работать, а Зиновьев первый, помыв руки, уселся за стол. А вчера, поздно ночью, находясь в нетрезвом состоянии, он тайно проник в комнату девушек естественно-географического факультета и, улёгшись на свободную койку, заснул, где его и обнаружили только утром, да и то из-за непереносимого студентками храпа и перегара. И что вы думаете? Он объяснил это тем, что поспорил с друзьями, что «может спать сразу со всеми девушками ЕГФ». Кроме того, на прошлой неделе мы решили дать ему шанс исправиться и послали в Ставрополь за агитационной литературой. Однако он, пренебрегая своим интернациональным комсомольским долгом, учинил драку с проживающими в институтском общежитии афганскими, а затем пришедшими им на выручку узбекскими студентами, якобы из-за того, что они оскверняют великий русский язык нецензурной бранью. После чего насильно заставлял и тех и других громко повторять за ним стихотворение Александра Сергеевича Пушкина «Узник». Но и это ещё не все его проделки. Сегодня утром мы стали свидетелями как этот нарушитель дисциплины в который уже раз не вышел на зарядку, но, придя в столовую, он не стал последним в очередь за едой как все! А демонстративно вышел в центр зала и, обращаясь к поварам, произнес попахивающую оппортунизмом и антисоветчиной речь. ...Что Зиновьев, стыдно повторить? А я напомню, у меня тут записано, - головастый очкарик вытащил кусок бумажки и стал монотонно читать: «Пламенный патриот Бургун-Маджарских степей, бывший князь, а ныне простой труженик Востока и бедный советский студент по совместительству с революционной фамилией Вячеслав Зиновьев, - не откажите, господа, подать вне очереди тарелочку супа, бывшему члену Временного Правительства и герою Кронштадского мятежа». Итак, товарищи, я предлагаю вынести ему выговор с занесением в учётную комсомольскую карточку, - Миша вытер рукой вспотевшую лысину, на круглой как глобус голове, и выжидательно посмотрел на присутствующего заместителя декана исторического факультета.
- А я думаю, не стоит так спешить. Давайте дадим человеку исправиться. Ну, Вячеслав, что же ты молчишь? Скажи нам, что ты все осознал и больше не позволишь себе поведение недостойное комсомольца, тем более драку, да еще со студентами из дружественной нам страны. Да? - вопросительно, заглядывая в абсолютно безмятежное лицо, с надеждой в голосе спросил преподаватель истории средних веков. Вячик хранил молчание. А мы с трудом сдерживали смех и с нетерпением ждали развязки. И она наступила. Он поднялся на сцену и, приложив правую руку к груди, начал.
- Дорогие товарищи комсомольцы, коммунисты и беспартийные, я даю вам честное слово, что больше никогда не трону ни одного афганского студента, потому, что они, как я теперь понял, есть наши интернациональные братья, - потом немного задумался и, потупив глаза, вполголоса добавил, - А узбеков буду бить, они - советские подданные.
Мы покатывались со смеху, а вслед за нами начали хохотать заместитель декана и красавица англичанка. Только Передряга открыв рот, застыл в оцепенении, парализованный всеобщим весельем, а потом сел и тупо уставился в газету.
...А через полгода, Славка, сдав на отлично сессию, по ему лишь одной известной причине, бросил институт и ушел в армию. Отслужил два года на Байконуре и остался на сверхсрочную. Там, говорят, и живет по сей день.

Иван ПОБЕДИНЦЕВ.