За Книгу Памяти - ответчик

Петр Илларионович Двинский - ветеран, инвалид Великой Отечественной войны, освобождал от фашистов Польшу, Чехословакию, войну закончил в Праге. Но разговор с ним получился не о боях-сражениях.
В прошлом Петр Двинский, военный журналист, работал в газетах Тихоокеанского флота. Уже будучи на пенсии, журналисту Двинскому пришлось переквалифицироваться в цензоры. Его взяли в Ставропольское краевое управление по охране государственных тайн в печати, так называемый крайлит, где он прослужил несколько лет.
А сейчас ветерана, хотя ему почти 82, можно встретить в редколлегии по изданию краевой Книги Памяти «Солдаты Победы». Он там ответственный секретарь, готовит к печати новые тома. Причем последние несколько лет занимается этим делом в одиночку. Один подготовил 12-15-й тома Книги Памяти, сейчас работает над 16-м томом.

- Петр Илларионович, почему раньше большая группа занималась подготовкой Книги Памяти - а теперь вы один?
- И бюджетных денег стало меньше выделяться, и есть мнение, что работы стало меньше. Хотя на самом деле ее стало больше. Потому что раньше было легче: информацию мы получали из Института военной истории из редколлегии российской Книги Памяти. А сейчас собираем материал самостоятельно.
- Как же вы справляетесь?
- Что делать? Беру материалы домой, там работаю, готовлю к печати.
- Каково содержание последних томов краевой Книги Памяти.
- О Книге Памяти, к сожалению, мало пишут, рассказывают. Я думаю, ее надо шире пропагандировать. Раньше тираж краевой Книги Памяти был всего 15 экземпляров, а сейчас - 50. В каждый город, район края идет по экземпляру.
Первые десять томов - это информация о погибших ставропольских воинах. 320 тысяч человек было призвано со Ставрополья, а вернулось примерно 120 тысяч. 11-й том - это о призванных на фронт из разных мест Советского Союза, но погибших на территории Ставропольского края. А начиная с 12-го тома мы стали рассказывать о тех, кто живым вернулся с фронта. Сейчас в подготовке еще шесть томов. 16-й выйдет в этом году.
- А как попали в журналистику? Вы выбрали ее или она вас?
- Я был первым секретарем райкома комсомола в Краснодарском крае. Рядом с райкомом располагалась редакция районной газеты. Как-то редактор проштрафился и его сняли с работы. Районный партийный руководитель Сергей Захарович Воронин, до сих пор его помню, хороший был мужик, предложил мне поредактировать газету, пока не подберут кандидатуру на должность редактора. Таким образом я и попал в журналистику. Потом крайком комсомола направил меня в Москву на курсы журналистов при Центральной комсомольской школе. Проучился я там 10 месяцев. Практику проходили в «Комсомольской правде». Работали не формально, а на полном серьезе.
В 1951 году меня утвердили собкором «Комсомольской правды» по Киргизии. Но так вышло, что в Киргизию я не поехал, а отправился в Новосибирск в областную молодежную газету «Большевистская смена». А вскоре из-за осложнения политической обстановки в мире началось увеличение численности Вооруженных сил. И меня призвали. Так стал военным журналистом.
Уже в сорок лет закончил Дальневосточный госуниверситет по специальности «Журналистика». Начинал в многотиражке «Сталинец» 120-й бригады морской пехоты Тихоокеанского флота. Потом была «Боевая вахта» - там я заведовал отделом партийной и комсомольской жизни, газета «На страже Родины», где был редактором.
- Наверное, там впервые и столкнулись с цензурой?
- В армейских изданиях цензура была жесткая. Мы, журналисты, конечно, этим возмущались. К примеру, в течение года можно было рассказать только о трех начальниках политотделов частей флота, о трех командирах части.
Приходилось выкручиваться. В отделе партийной и комсомольской жизни нам было легче. Я мог любого командира назвать коммунистом и уже вести о нем рассказ не называя должности. К этому цензор не придирался, потому что коммунистами были и лейтенанты, и старшины, и рядовые. А вот отделу боевой и физической подготовки было труднее.
- А были такие случаи, когда цензура прокалывалась, пропускала информацию, запрещенную к разглашению?
- Да нет, у нас цензура была мощная. Да и редакторы ведь тоже отвечали за содержание напечатанного.
- Каково же вам было самому после журналистской работы оказаться в роли цензора?
- В управление по охране гостайн в печати я попал случайно. Там освободилось место и мне предложили поработать. Я согласился. В штате управления в Ставрополе было всего семь человек, с начальником и бухгалтером. И еще двое работали на КМВ. Задачи перед нами стояли простые: не допустить разглашения государственных и военных тайн в публикуемых материалах, на радио, телевидении, в кино, в экспозициях музеев, в книжной продукции. Основной документ, которым мы руководствовались в работе - это перечень сведений, запрещенных к опубликованию в СМИ. Он был составлен на основании данных различных ведомств - министерств внутренних дел, обороны и т.д. Практически все ведомства давали свои сведения. Одни больше, другие меньше.
- Наверное, это был очень огромный перечень?
- Нет, его объем - книжка обычного формата, примерно в сотню листов.
К тому моменту, как я стал работать в крайлите, я уже понимал, что многое из этого перечня следует убрать, поэтому и либерально подходил к журналистским материалам.
- А что в том перечне, на ваш взгляд, было лишнее?
- Много было лишнего. Особенно МВД постаралось себя закрыть. По сельскому хозяйству, к примеру, нельзя было показывать болезни растений. Дикость какая-то.
- Как вы оцениваете информационную политику современных СМИ, нужна ли сейчас цензура?
- Думаю, что нужна. Я уже не говорю о том, что сейчас показывают - одни пожары, наводнения, убийства. О людях совсем ничего не говорят. А некоторые СМИ просто распоясались. Нет официальной цензуры, но у каждого журналиста должна быть своя внутренняя цензура. Каждый редактор должен соображать, что можно давать, что нет. Кстати, могу сказать, что наши краевые издания держатся в рамках приличия.
Владислав ФУШ.