ПУСТИТЬ НЕЛЬЗЯ ЗАКРЫТЬ

КРАЕВЫЕ ВРАЧИ РАССУЖДАЮТ О ПЛЮСАХ И МИНУСАХ ПОСЕЩЕНИЙ РОДСТВЕННИКАМИ РЕАНИМАЦИЙ

Долгое время реанимационные отделения медицинских учреждений страны были недоступны для родственников, чьи близкие люди оказывались там. Или почти недоступны. Поскольку решение открывать или держать на замке двери почти что режимного объекта отдавалось на откуп руководству больниц: как они посмотрят на этот вопрос. Те же смотрели по-разному, зачастую ограничиваясь брошенными вскользь фразами: мол, состояние тяжелое, средней тяжести или без изменений. Что и порождало волну скандалов, слухов и массовые петиции родственников с требованием пустить в святая святых. И вот в этом году министерством здравоохранения РФ были уточнены требования к больницам, и теперь допуск семьи больного в палату интенсивной терапии становится обязательной практикой в рабочем графике лечебного учреждения.

Но, выполняя пожелание общественности, вместе с тем министерский приказ довольно невнятно озвучивает, что существуют очень разные больницы с разным профилем реанимаций, и что приемлемо для интенсивной терапии в кардиологии, может привести к необратимым последствиям для пациентов с инфекционными заболеваниями. Собственно, чтобы разобраться, как отразятся данные поправки на работе ставропольских больниц и вообще о плюсах и минусах подобной открытости, корреспондент газеты «Ставропольские ведомости» встретилась с заведующими различных реанимационных отделений и услышала их точку зрения уже даже не на риторическое «быть или не быть?».

ВАСИЛИЙ ФИШЕР: Не нужно ломиться в закрытую дверь, достаточно просто в нее постучать.

ГБУЗ СК «Ставропольская краевая клиническая больница». Открываю дверь отделения реанимации, чтобы найти заместителя главного врача по медицинской части и руководителя службы анестезиологии и реаниматологии ГБУЗ СК «СККБ» Василия Фишера. Но не успеваю сделать и шага, как передо мной вырастает медсестра и с неподдельным ужасом в голосе интересуется: «А вы куда в таком виде собрались»? Честно, первое желание было оскорбиться. Дескать, ботиночки, кофта, джинсы: что не так?

- Это же грубейшее нарушение всех правил санитарии в отделении. И правильно сделали, что не пропустили, пока не переодели, - улыбается Василий Владимирович, пока я борюсь с тесемками на одноразовом медицинском халате. Бахилы, шапочка... Убедившись, что все на мне, идем в кабинет. - Вы сегодня одна попытались пройти, а представьте, что будет, если в обычной уличной одежде в отделение реанимации сначала один родственник зайдет, потом второй, третий, и весь день такое бесконтрольное курсирование.

- Так вы против посещений? - сразу же бросаюсь с места в карьер.

- Отнюдь. И на правах главного анестезиолога-реаниматолога министерства здравоохранения Ставропольского края могу со всей ответственностью заявить, что в наших региональных учреждениях никогда не было проблем с допуском родственников к больному в реанимационное отделение. Другое дело, зачем туда идут семьи и с каким посылом. Ведь давайте называть вещи своими именами, стремление родственников попасть в отделение реанимации зачастую обуславливается тем, что врачам не доверяют. А недоверие рождает желание все держать под контролем. Мол, мы что-то прячем, закрываем, и обязательно нужно выяснить, что. Однако мы ничего не прячем и не собираемся превращать отделение в учреждение тюремного режима. Но вместе с тем я убежден, что коэффициент полезного действия для вашего родственника и нашего пациента от такого визита не должен быть нулевым.

Нас не устраивает вариант, когда посетитель приходит, со скорбным видом садится у одра болеющего, гладит его по руке, не забывая при этом надзирательным тоном поинтересоваться у медсестры: почему форточка открыта, когда полы мылись и т.д. Да потому что любое помещение необходимо проветривать. Независимо от того, находишься ты дома, на работе или в реанимации - это элементарные нормы гигиены, идущие на пользу пациенту. А вот в чем польза от подобного допроса, непонятно. Простите, но если от такого формата общения легче разве что самому родственнику, но никак не больному, то я как его врач встану на сторону пациента и скажу, что такие встречи не нужны. Особенно если после подобных «визитов» больной потом несколько часов находится в раздраженном состоянии. Так кому мы делаем лучше? И как поступить врачу, если, с одной стороны, моя основная функция - забота о пациенте, а с другой - родственники нормативными актами размахивают, дескать, право имеем? Но для чего вам это право? Хотите помочь - это другой вопрос. Но...

Иногда мы просим визитеров помочь персоналу с гигиеническими процедурами. Речь идет о простейших манипуляциях - побрить, умыть, подстричь ногти, причесать. Не потому что не справляемся сами, но гораздо же приятнее, когда заботится о вас близкий человек. Вот только в ответ медсестричкам летит: «А разве МЫ должны это делать?» И вот тогда возникает вопрос: а зачем вообще вы тогда пришли? Успокоить себя? Медперсонал не обязан решать психологические проблемы родственников. Просто посмотреть? Кинотеатр тоже располагается не здесь. Равно как и недопустимо врачебную площадку превращать в арену для семейных разборок и склок, решая материальные вопросы о наследстве, кто пенсию получать будет и т.д. Я вообще глубоко убежден, что в реанимационные отделения родственникам нужно приходить через церковь или любую веру, которая учит состраданию, милосердию, помощи страждущим.

И то же самое с посылом про так называемый контроль. Мы не боимся проверок. Но знаете, какие два самых распространенных вопроса, которые задают родственники: «А какая температура?» и «Поставили ли капельницу?» То есть это тот средний уровень образованности населения, демонстрирующий их осведомленность о медицинских проблемах. Мол, если температура нормальная, значит, жив и все хорошо с пациентом. А поставили капельницу - фух, значит лечат. Если же мы говорим, что температура чуть выше - начинается гневная отповедь, почему не сбиваете. Да потому что больной в реанимационном отделении и находится в том состоянии, что либо умирает, либо медленно выздоравливает. И не температура в подавляющем большинстве случаев определяет статус этого реанимационного пациента и показания для его нахождения здесь. Если бы проблема была только в ней... И все это нужно объяснять, рассказывать, доносить до семей в... отведенные для подобных посещений часы приема. Я повторюсь еще раз, мы не против посещения родственниками своих больных в реанимационном отделении, но строго по графику!

В том числе и потому, что большинство реанимационных отделений не только края, но и всей страны не готовы к круглосуточному посещению реанимации родственниками. Банально, для этого должны быть отдельные палаты, чтобы не мешать другим пациентам. Причем особенно остро данный вопрос звучит, если речь идет о членах семьи иногороднего больного. Массу проблем могут вызвать уже чисто бытовые нюансы: даже если они готовы ухаживать за своим близким человеком сутками напролет, где родственнику искупаться, выполнить гигиенические процедуры, питаться, переодеваться, держать дополнительные элементы гардероба? На данный момент в медицинском учреждении таких условий нет. Безусловно, проблема будет решаться, но не завтра. Так как нужно решить, за чей счет будет осуществляться финансирование. Страховые компании вряд ли возьмут на себя данную строку расходов, так как к лечебному процессу она не относится. Само учреждение здравоохранения? Сегодня мы и так за собственный счет предоставляем посетителям одноразовые бахилы, халаты, шапочки, но весь комплекс? Но с другой стороны, Москва тоже не сразу строилась. Ко всему нужно приходить постепенно. Давайте начнем с малого: с выстраивания диалога между врачом, пациентом и его родственниками, и тогда не нужно будет ломиться в закрытую дверь, достаточно будет просто постучать в нее, и ее откроют.

АННА САДОВАЯ: Когда диалог врача с родителями из диалога конкурентов превращается в беседу членов одной команды, отделение на верном пути.

Реанимационное отделение ГБУЗ СК «Краевая детская клиническая больница», наверное, одно их самых тяжелых в эмоциональном плане. Потому как сюда поступают дети. И в этом есть какая-то исходная неправильность. Ведь ребенок должен расти на радость маме и папе озорным непоседой, пышущим здоровьем крепышом, которого лишь изредка одолевают простуды, ветрянка, пищевые отравления, ну или при самом худшем варианте случается перелом руки или ноги. Не больше. Во всяком случае, этого очень хотелось бы. Но жизнь диктует свои правила. И тогда в реанимационном отделении ГБУЗ СК «Краевая детская клиническая больница» витает запах валерианы, которую сердобольный медперсонал капает бледным как смерть родителям и уверяет, что «вот поверьте, все будет хорошо. Ваша дочь/сын молодцом держатся. У нас же и не такие выкарабкивались».

- А как иначе? Все мы - мамы, и чужих детей не бывает. Родительская связь - она самая сильная, и неважно, речь идет о грудном младенце или восьмикласснике с ломающимся голосом. Всем, абсолютно всем детям нужны родители. Поэтому мы всегда за то, чтобы родственники посещали реанимационное отделение, но в обозначенные часы приема: с 13 до 14 и с 19 до 20. Исключение составляют только иногородние жители, кому разрешаем посещать детей в любое удобное для них время. Да, все по-военному четко и строго, санитарные нормы и правила здесь не пустой звук, но у нас-то и отделение непростое, только так можно вырвать человека у смерти. И хорошо, что большинство родителей это понимают, когда с ними откровенно поговоришь. Я вообще уверена, что большинство наших бед от дефицита общения. Поэтому во время визита родителей обязательно должен происходить их диалог с лечащим врачом, что мы и практикуем на протяжении многих лет, - рассказывает заместитель главного врача по медицинской части ГБУЗ СК «Краевая детская клиническая больница» Анна Сергеевна Садовая.

- Мамы по своей природе паникерши, поэтому мы им подробно объясняем, для чего нужна каждая процедура, каждая манипуляция. Потому как когда в первый раз видишь, как проводится санация дыхательных путей, или слышишь плач ребенка во время забора крови, земля уходит из-под ног. Все это кажется довольно жестким вмешательством в физические границы малыша. Поэтому единственный выход - объяснять, что будет, если этого не сделать. Только при таких исходных данных диалог врача с родителями из диалога конкурентов превращается в диалог членов одной команды, у которой одна цель - вернуть здоровье их близкому человечку, и сводит на нет все конфликты, создавая очень мягкий рабочий климат в отделении. Я бы даже сказала - домашний. Потому что мы всегда идем на уступки родителям и разрешаем приносить из дома любимые игрушки детей, чтобы тем проще было пережить временную разлуку.

- Малыши сильно плачут без родителей?

- Вот, кстати... Зачастую больше сами мамы переживают, как там без них детки, и накручивают детей во время своих визитов, пока наши даже самые маленькие пациенты обходятся без слез, лечатся, принимают без капризов все лекарства, чтобы быстрее пойти на поправку и вернуться к маме, издерганной от слез и нервов, причем абсолютно напрасно.

- Но ведь не всех детей удается спасти?

- Редкие патологии, стремительно развивающие вирусные заболевания, онкология... К сожалению, несмотря на самое современное оборудование, новейшие лекарственные препараты, в борьбе с генетикой или природой иногда мы проигрываем. Раз - два раза в год такие случаи бывают. До сих пор помню трехлетнюю малышку, которая угасала от онкологии, и ничего нельзя было сделать. Неоперабельность опухоли подтвердили ведущие институты страны. Однако родители бились до конца, нашли даже зарубежную клинику, готовую взяться за операцию, но не успели. И знаете, в такие моменты очень важно быть честными с родителями, готовить их к неизбежному. У нас в штате, например, есть два психолога, которые помогают семьям, находящимся в стрессовой ситуации. И, конечно же, мы не отказываем им в дополнительных посещениях отделения. Детям всегда нужна мама. При любых условиях... Но мы делаем все от нас зависящее, чтобы таких трагедий было как можно меньше.

АЛЕКСАНДР САВЕЛОВ: Не разобравшись, иногда можно наломать таких дров...

- Пускать или не пускать? Конечно мы за то, чтобы родственники навещали своих больных, но! Если позволяет ситуация. Наше отделение реанимации - это отделение хирургического типа, где проводятся свои специфические вмешательства, как, например, постановка катетеров, выполнение электрокардиостимуляций и кардиоверсий по восстановлению сердечного ритма. Человеком с улицы данная картина может быть превратно истолкована, что в лучшем случае повлечет скандал с врачом в палате, когда у нас есть возможность все объяснить и разложить по полочкам. Но ведь это можно увидеть мельком, направляясь к своему родственнику из другой палаты, а по возвращении домой поднять переполох в социальных сетях. Мол, врачи снова издеваются над больными, - говорит исполняющий обязанности заведующего отделением анестезиологии и реанимации ГБУЗ СК «Краевой клинической кардиологический диспансер» Александр Сергеевич Савелов.

- Приведу банальный пример: во врачебном арсенале есть такая манипуляция как прекордиальный удар. Это удар в область груди, который помогает вызвать прерывание тахикардии с восстановлением сердечного ритма. В экстренных случаях данный метод позволяет избежать применения дефибриллятора и даже введения медикаментозных препаратов. Или другая ситуация, тоже весьма распространенная. Больного привозят с нарушением ритма, пульс 20. Нужно установить временный кардиостимулятор, который вызывает резкий приток крови к головному мозгу и, соответственно, резкий приток кислорода. Все это может одурманивать, и проявляются все эффекты от возбуждения до агрессии, когда больной может навредить себе, вырвать катетеры, из-за чего мы и вынуждены фиксировать его на койке. И вот в один из таких моментов заходят родственники или просто любопытствующие...

- А если еще фиксируют происходящее на мобильный телефон...

- Охрана персональных данных пациентов и врачебной тайны - это еще одна веская причина, почему возле родственников обязательно должен находиться медперсонал учреждения. Не только чтобы объяснить те или иные манипуляции, но и чтобы, реализуя право одного пациента на посещение близких родственников, не нарушить права его соседей по палате. Мы, конечно, пытаемся контролировать ситуацию, закрывать информацию о фамилиях, диагнозах. Но опять-таки, насколько приятно другому пациенту, лежащему в этой же палате, видеть рядом чужого для него человека? И пропустив родственников и реализовав право одного пациента, не нарушили ли право второго на комфортное пребывание в стенах учреждения? Поэтому золотая середина - 15-минутное посещение, чтобы узнать, как дела, и поговорить врачом. Этого вполне предостаточно. К тому же, в отделении реанимации форс-мажоры это обыденное явление. Сейчас у тебя все стабильны, а через полчаса любая мелочь может ухудшить положение пациента. Или сейчас у тебя два человека лежат, а через четыре часа их шестеро, и тяжесть состояния у всех разная, когда всему коллективу нужно спасать пациента, а не выпроваживать из палаты посетителя, который хочет «проконтролировать» процесс спасения.

Иван Яцук: Чудеса случаются, и если для них нужны родственники в реанимации, я не против.

- Ну, или не объяснять 55 раз на дню, что голый он лежит не потому, что нам лень его одеть, а для его же безопасности. Потому что человек в условиях реанимации в критическом состоянии не может самостоятельно создать себе комфортные условия, не может повернуться набок, его нужно каждые два часа переворачивать. Ведь если вы заснете в неудобной позе, то проснетесь и смените ее, как и расслабите туго завязанный галстук. Наши же пациенты этого сделать не могут. Тогда как даже банальные носки с тугой резинкой в условиях реанимации могут привести к пролежням у больных с нарушенной микроциркуляцией крови. И как раз для своевременного выявления осложнений и чтобы просто понять, что происходит с пациентом, нам и нужны не только показания мониторов и результаты анализы, но и визуальный осмотр с полным доступом к телу. Да и не голые пациенты лежат, а под простынками, когда все в рамках приличия, - продолжает поднятую тему и заведующий отделением реанимации и анестезиологии «ГБУЗ СК «Городская клиническая больница скорой медицинской помощи города Ставрополя» Иван Викторович Яцук. Несмотря на то, что основные пациенты отделения - жертвы ДТП с черепно-мозговыми травмами, здесь также двери всегда открыты для их родственников. И закон тоже ничего не изменит в работе медиков.

- Мы пускали и будем пускать. Другое дело, когда возле отделения стоят представители старшего поколения, и если их близкий человек находится в бессознательном состоянии, мы убеждаем взвесить все за и против данного визита. Вот не нужно это старикам, когда они буквально утром видели сына здоровым, красивым и полным сил, а теперь он весь в трубках, на искусственной вентиляции легких. Лучше постепенно подготовить их к не самой красивой картине в их жизни, что мы и делаем. Я вообще убежден, что сегодня в медицинских вузах нужно более углубленно преподавать этику общения врачей с пациентами и родственниками, это реалии времени. А как показывает собственный врачебный опыт, родственники более или менее осознают случившееся и готовы услышать всю правду о состоянии близкого им человека через 3-5 дней. Нужны ли они в реанимации? Иногда и слово лечит. А когда к слову прилагается желание побрить, покормить пациента, перевернуть его, иные проявления заботы, кому от этого плохо? Но...

- Все это должно проходить в строго отведенные часы? - улыбаюсь я.

- Значит, часы с коллегами идут одинаково, - с полуслова понимает намек мой собеседник и также стоит на том, что во время посещения обязательно рядом должен быть кто-то из медработников. Иначе ЧП не избежать. Ибо чего уж греха таить, по своей натуре мы все любопытные и сердобольные: подкрутить капельницу, поправить шнур, маску легко умеем, не задумываясь о том, что ненароком может отсоединиться система или произойти разгерметизация аппарата ИВЛ. То самое «хотели как лучше...» Равно и «как лучше», можем без конца дергать медсестер: «А где можно взять салфетку, вытереть лицо? А где ее намочить? А помыть руки? А что у нас за пятнышко на лице? Ой, я бинт намочил? А где сухой взять? А на второй или третьей полке?»

- А теперь представьте, что если не ограничить время посещений, таких любящих родственников придет не один, а несколько. И не к одному больному. Вся же работа медперсонала будет парализована. Это не учитывая того, что каждый будет требовать еще к себе на разговор врача, - разводит руками  Иван Викторович. И на провокационное: «Так стоит ли?» все же уверяет, что безусловно.

- Наша главная задача лечить пациента. И я сам видел ситуации, когда больной находился в очень тяжелом состоянии, когда мог только спать, дышать, и иных проявлений контакта с миром не было. По большому счету, он медленно умирал. Но все это время к нему приходила супруга, давала слушать голоса родственников на плейере, показывала видео. Знаете, с такими диагнозами, как у него, очень редко выкарабкиваются. А тут я даже не знаю, что помогло: то ли серьезное лечение, то ли ее вера в результат, то ли все вкупе. Но он вскоре пришел в себя. Не скажу, что полностью выздоровел, все-таки не в сказке живем, но выписался из больницы, как-то стал контактировать с семьей. Это гигантский шаг вперед. И если хотя бы еще одного пациента на такой шаг вдохновит поддержка родственников, значит, двери нашей реанимации для них всегда открыты.

Марина КАНДРАШКИНА.