«НИКТО ИЗ НАС ВОЙНУ ЗАБЫТЬ НЕ СМОЖЕТ»

«НИКТО ИЗ НАС ВОЙНУ ЗАБЫТЬ НЕ СМОЖЕТ»


Накануне 65-летия Великой Победы увидел свет 2-й выпуск книги семейных преданий «Никто из нас войну забыть не сможет». Книга вышла под редакцией ректора СГУ, профессора В.А. Шаповалова. Ее авторы - студенты и аспиранты Ставропольского государственного университета. Они записали рассказы своих дедушек и бабушек, прошедших суровыми дорогами войны и донесших память о ней до наших дней. Первый выпуск книги был издан пять лет назад. Издание получило широкое общественное признание и высокую профессиональную оценку. Уникальность сборника была отмечена специальным дипломом фестиваля журналистов «Вся Россия - 2005». Это подвигло создателей сборника на продолжение.
Предлагаем читателем несколько отрывков.

Александра БОБРЫШОВА
В этом рассказе вы не найдете ни подвигов, ни боевых заслуг, ни отважных медсестер, ни фронтовых друзей... Это осталось за кадром. Есть место ребячеству, любопытству, юношескому авантюризму. И все же это рассказ о войне. Обычный рассказ простого человека, отрывок жизни которого - с тринадцати до семнадцати лет - пришелся на войну.
Речь идет о моем деде - Викторе Семеновиче Бобрышове. Его воспоминания я воспроизвожу почти дословно.
«Еще до войны в Ставрополе шли разговоры о том, что в случае чего нашим противником будет Германия. Были уверены, что война будет, но не знали когда. О начале войны я узнал в очереди за хлебом. Рупоры, что были на столбах, передали объявление Молотова, и очередь быстро опустела. Люди побежали по домам. Не было оптимистических настроений: быстро повоюем и быстро победим. Только придавившая своей тяжестью суровая реальность.
Я жил тогда на улице Ипатова. Все ближайшие соседи собирались на войну. Кого военкомат призывал, кто добровольно шел. Эшелонами отправляли. Были случаи, что даже не успевали на работе рассчитаться. За двадцать четыре часа вещи собирали и все: «Ту-тууу!» поехали! Все тогда на фронт отправляли, продукты в том числе. Так что с этим у нас было плохо. По карточкам отпускали хлеб (там и кукуруза была, и ячмень, и отруби): 300 грамм на иждивенца, 500 грамм на рабочего.
Была проблема и с водой. Ее приходилось покупать. Была такая специальная будка, деньги кладешь в желобок, а тетка тебе наливает ведро или больше. Или брали в яру возле Ипатова - ключевую, но горькую, с мусором.
Перед отступлением наши взорвали колокольню. Подложили бомбу, заставили жителей домов в округе обклеить стекла и взорвали. А ведь это была гордость города. Ее видно было за сто километров. Груда камней всю войну пролежала.
Когда немцы наступали на город, мы видели, как солдаты-красноармейцы по яру убегают. Шла бомбежка, немцы из пулеметов вовсю строчили. Все кинулись прятаться и спасать самое ценное. А у моего деда с теткой самое ценное - это патефон. Так они с этим патефоном и прятались в бомбоубежище у нас в огороде.
Немцы заходили эскадрильей, примерно по двенадцать самолетов. Отбомбились, следующие заходят. И из пулеметов строчили. На Нижнем рынке очередь стояла за галошами, так немцы ее расстреляли. Первое, что разбомбили в Ставрополе, - это нефтебазу. А когда наши уходили, то подожгли багаузы - хранилища для зерна, чтобы врагам не досталось. Оно несколько месяцев дымилось, тлело.
Немцы вошли в город вечером. Мы дома были, когда узнали, что они в центральной части. Заселялись они только в хорошие квартиры. Самыми жестокими квартирантами, хуже эсэсовцев, считали бандеровцев и румын. Были и хорошие люди среди оккупантов. Вот у нас во дворе стояли простые солдаты. Моей матери даже дали плед клетчатый. Из него она рубашку и платок сшила.
...Обстановка была тревожная. Я не присутствовал при публичных расстрелах, но знаю, что на площади возле цирка немцы евреев с вещами собрали. Вещи оставили, а евреев увезли куда-то.
В тот период было много гадалок. К ним матери и жены ходили, чтобы узнать, живой любимый ими человек или мертвый.
Когда город освободили, торжества были, гулянья. Хотя немцы много разрухи оставили в Ставрополе. Завод «Красный металлист» разбили, школы №8 и №64 сожгли, вокзал и филармонию взорвали, шпалы вырвали. Кстати, они чувствовали, когда отступали, что Германия будет побеждена. Они сами так говорили.
Об окончании войны узнали по радио. Мне тогда 17 было. На улице праздник. Народ веселый, счастливый. Эмоции такие были, что и не передать. Помню, я тогда изрядно выпил за победу. Иду по парку, меня мутит, а народ везде ликует».
Юлия ЧЕКУНОВА
Когда началась война, моему дедушке, Ивану Таранову, было 4 года. Он помнит, как в июле его отцу - моему прадеду, Алексею Ивановичу Таранову, прислали повестку. Ранним летним утром прадед и еще несколько мужчин из совхоза им. Карла Маркса на телеге отправились в станицу Суворовскую на призывной пункт, откуда уже их распределяли дальше. С тех пор маленький Ваня не видел отца более пяти лет...
«Папа говорил, что сначала их привезли в Ростов-на-Дону, дали обмундирование и тут же посадили в поезд - отправили на фронт. Но далеко они не уехали. Километров через 50-100 поезд внезапно остановился. По вагонам прошел слух, будто воздушная тревога. Все, естественно, повыбегали, да подальше от вагонов. Но странно - была тихая ночь, в небе никаких самолетов, никакой стрельбы. Пока поняли, что что-то не так, поезд тронулся с места. Кто был поближе к нему - успели запрыгнуть, другие, в числе которых был и мой отец, остались в поле. Стали решать, что же дальше делать: обратно идти или вперед двигаться, к месту назначения. К единому мнению не пришли, поэтому так и разошлись в две стороны. Не помню точно, но папа, по-моему, пошел в Ростов. О судьбе того поезда они так и не узнали. В Ростове их опять снарядили. Второй поезд двигался уже без остановок. Больше суток они ехали. Прибыли на место рано утром. Не успели выйти с вагона, слышат - немецкая речь. Оказалось, привезли их на уже оккупированную фашистами территорию. Как это получилось, никто не знает. Видимо, уже в то время, в начале войны, в Ростов проникли предатели, которые наших людей немцам продавали... Так мой отец и попал в плен, не успев повоевать», - вздыхает дедушка.
«С оккупированных территорий повезли их в Германию, - продолжает он. - Вкалывали пленные по-страшному. Строили мосты, ремонтировали дороги, рыли траншеи. В начале осени отправили на сельскохозяйственные работы - картофель убирать. Кормили ужасно, один раз в день. Варево было такое: и первое, и второе в одной посудине, хлеба не было. Хоть миска и полная была, не наедались совсем. Конечно, были голодные, но нельзя было на поле взять даже маленькую картошину. Отец рассказывал, был такой случай. Жили они в бараках, окна в них забиты досками. Приноровились как-то эти доски раздвигать да по ночам вылезать в поле по два человека, собирать заранее спрятанную в ботву картошку и приносить обратно. Хоть и мало было, да все же хоть что-то. Фашисты это заметили и засаду устроили в поле. Как только подползли пленные к картошке, немцы открыли стрельбу, но никого не убили, не ранили. Успели наши в барак вернуться. Но вот беда: один шапку в поле потерял, а на ней номер пленного был. Наутро построили всех, вывели его из строя, узнать пытались, кто второй был, но не сказал он. Расстреляли его тут же, на виду у всех. Вечером мы его похоронили, но немцы запретили ставить крест... Как-то в лагерь приехала богатая помещица, которой нужны были работники. Твой прадед был кузнец, профессия нужная. Забрала она себе его, столяра и еще двух ребят. Вот так и остался жив отец. Пробыли они на ферме этой, по-моему, до ноября 1944 года. Однажды утром проснулись и видят, что хозяйка в суматохе грузит все ценное в две машины.
Не знаю, сколько они пробирались к своим частям, но вскоре натолкнулись на караул. Их отвели к командиру части, допрашивали. Не знали, что делать с ними, поэтому на время поселили отдельно от всех, на окраине. Но отца и ребят, с которыми он бежал, все же зачислили в часть. Так отец дальше и воевал. Есть даже медаль за взятие Кенигсберга».
Писем Алексей Таранов за годы войны домой не писал, но родные верили: он жив. Помнит дедушка, что в июне 45-го пришло первое и единственное письмо. Они как раз работали в поле семьей. «Видим, бегут из колхоза люди, бумажкой машут, мать аж за сердце схватилась. Поняла, в этой бумажке весть о муже. Весть была хорошая, отец был немногословен: «Жив, здоров. Ждите, скоро буду». Так и ждали мы до октября, а в октябре запрягли лошадь в телегу (лошадь не наша была, одолжили, ведь после войны совсем скудно жили) и поехали в Суворовскую отца встречать. Как сейчас помню, встретили, мать показывает на меня и говорит отцу: «Вот Ванюшка, сын, в первый класс в этом году пошел». Началась тяжелая послевоенная жизнь. Папа со старшим братом Николаем в кузнице работали с утра до ночи. Отца потом еще несколько раз вызывали, все допрашивали про плен, да потом отстали. Но в военный билет так и не записали, что он воевал. И награду не занесли. Написали, что в плену был с сентября 1941 года по май 1945, еще и красными чернилами выделили. Вот и выходит, что по документам не воевал Алексей Таранов в это время, стрелком лишь потом побыл - с июня до октября 1945 года. Несправедливо как-то получается. Хотя много несправедливого было, рады, что жив наш отец остался, грех роптать».
Александр ГРУДНЕВ
Мой замечательный дед Бунин Дмитрий Николаевич родился в станице Новомарьевской Шпаковского района Ставропольского края 10 марта 1919 года в крестьянской семье. В 1934 году поступил в Ставропольское (тогда Ворошиловское) педагогическое училище, которое в 1937 году окончил, и был принят на должность учителя в родную Новомарьевскую неполную среднюю школу. Осенью 1939 года был призван в Красную армию и направлен в город Жлобин Гомельской области в 705-й стрелковый полк 121-й стрелковой дивизии. Весной 1941 года полк был переведён в город Бобруйск.
В начале сентября 1941 года бойца Дмитрия Бунина направили на должность чертёжника-картографа в оперативный отдел штаба Брянского фронта под руководство опытного офицера-оперативника.
Работать приходилось в очень сложных условиях, бывало, что не прекращали работать под бомбёжкой вражеской авиации. Оставлять карты на столах категорически запрещалось, а быстро собрать все карты и рабочие материалы было трудно, поэтому бежать в бомбоубежище практически не имело смысла. Каждый день начинался с похода к главнокомандующему и предоставления ему карты с текущим положением дел на фронте. Эта работа была совершенно секретной, очень ответственной и утомительной, ведь масштабы карт порой достигали нескольких метров. А любая ошибка могла повлечь за собой серьёзные последствия.
За время войны Дмитрий Николаевич прошёл долгий и длинный путь до Берлина, деля все тяготы и невзгоды с товарищами по оружию. Он участвовал в сражениях на реке Дон, на Курской дуге, участвовал в операциях по освобождению Белгорода, Воронежа, Киева, Харькова, Львова, Новгорода-Волынского, а также польских Жешува, Сандомира, Кракова, Освенцима, немецких Крайсбурга, Глогау, Котбуса, Дрездена и столицы Чехословакии Праги. Дмитрий Николаевич был одним из тех, кто брал Берлин.
Боевой путь моего деда отмечен государственными наградами: двумя орденами Отечественной войны I и II степени, двумя орденами Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За взятие Берлина», «За освобождение Праги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», чехословацкой медалью «За храбрость» и двумя польскими медалями «За победу», «За форсирование Нейсе».
Лидия ОРЕХОВА
Мой прадед - Иван Ковалев - прошагал с пехотой всю войну. Прошел Сталинград, Курско-Белгородскую дугу, освобождал Европу, брал Вену и Будапешт. В 45-м году их погрузили в эшелон и повезли на парад в Москву, а привезли на восточный фронт - на войну с японскими империалистами. Преодолев горный хребет Большой Хинган, взяв города Мукден и Дайрен, с победой вернулся он и оттуда, но на парады больше не ходил. Вернее, не участвовал в парадах. Стоял в сторонке, оставив дома многочисленные ордена и награды, поближе к жене и детям.
На фронте он был из тех, кто, не долечиваясь после ранения, догонял свою часть и рвался в бой. Даже когда над головой у него разорвалась мина, не стал отлеживаться в госпитале.
Он не был безумцем, попусту не рисковал, но авантюристом был каких поискать. Дед рассказывал, как во время битвы за Сталинград пытался пронести в соседний отряд суп. Метров сто между окопами нужно было проползти с термосом на спине. Но его заметил немецкий снайпер и «шутки ради» этот термос прострелил. При каждой попытке деда принести новый термос, немец его разбивал. Но он все-таки доставил суп голодным товарищам. Говорил: «Верно, отвлекся фриц».
Любил он ещё эту фронтовую авантюру «махнуть не глядя». Однажды он «домахался» до того, что получил открытку в обмен на чемодан трофейных наручных часов. Но не жалел. Дед никогда ни о чем не жалел. Он был гармоничный, добрый, простой и конкретный человек, который все понимал буквально и делал четко, «без лишней болтовни».
Большим тяжелым пятном в его душе была только война. Немногочисленные истории о фронтовой жизни мы слышали от него редко, когда он, простите, был «изрядно выпивши», да и те были веселые, не страшные. Трезвый он о войне никогда не говорил и пресекал всякие наши попытки его расспросить.